Если вы же ожидали определённый жанр, или я вас чем-то не устроил, то соррняк за мою неожиданную натуру.
1) Кошмар: Я напишу о своем персонаже, который видит вашего в кошмаре, или наоборот.
DAHTE Кошмар; Devil May Cry; Данте, Ева, Вергилий, Триш. ***
'I can't drown my demons they now how to swim'.
С самого детства Данте знал о природе своего происхождения, и чьим потомком он являлся. Ева относилась к этому как к должному, обращаясь и с ним, и с его братом так же, как другие матери со своими детьми.
Потому он быстро привык к странностям своего существования, так же воспринимая и относясь к ним как к должному и не делая из этого что-то невероятное. Кошмары, подкрадывающиеся во тьме и частое желание показать истинную сущность превратились в признаки переходного возраста, который Данте переживал своим темпом и принятием себя как окрепшей личности. Пока он принимал это всё как мимолётные слабости, его брат слишком глубоко погружался в эту гущу и даже не пытался оттуда выбираться. Они оба боялись поначалу. Боялись собственных теней, видений, другого мира и существ, которых видели они, но не видели другие.
Мама как-то говорила: «Не бойся своих демонов». Но каждый из братьев по-своему истолковал это высказывание. Данте стал жить с этим, не подавляя, но используя в собственных целях. Вергилий же стал слишком озабоченным какой-то манией величия, которая неосознанно простиралась и в кошмарах его младшего брата.
Сложнее всего справляться с собственными демонами во снах, когда ты не знаешь, где освещённая дорога, а где — сплошная темнота, где друг был врагом, а злом было всё.
Периодически Данте мучался бессонницей от кошмаров, которые любили напоминать ему о происхождении, что он не принадлежит ни одному из миров, что из-за этого его брат пропал и вряд ли когда-нибудь вернётся, что из-за них умерла их мать, а её внешность использовали для создания очередного демона. Кошмар стирал грань между миром людей и миром демонов, а последний звал его к себе, давая понять, что если он примет их сторону, то именно здесь и будет его дом, что здесь его обязательно примут, а не в мире жалких людей, которые слишком слабы и от малейшего движения демонической руки их жизнь может быстро прекратиться.
Кошмар показывал Данте и бездну, в которую попадали многие, но никто так и не выбрался, превратившись в духа или бесформенное чудовище, существование которого становилось бессмысленным и очень, очень долгим.
Иногда он видел вдалеке Вергилия и их отца, но они всегда стояли к нему спиной, и сколько бы Данте не звал их, они словно не слышали его криков.
Когда сын Спарды был ещё мальчиком, видя очередной кошмар, он спросил, а почему в мире демонов нет солнца. Он не помнил, что случилось дальше, но снов он не видел несколько лет.
- Триш, сейчас ночь, совсем с ума сошла будить в такое время? - недовольно заворчал полудемон и посмотрел на свою подругу, которая сидела рядом с ним на диване и каким-то странным взглядом смотрела на него, будто... беспокоилась?
- Ты кричал во сне, - сказала она в ответ и поднялась с дивана, направившись к выходу из комнаты.
Именно демонесса стала тем, кто помогал Данте переживать кошмары. Ещё в самом начале их совместной жизни Триш рассказывала о том, как она тоже видела кошмары с тех самых пор, как её создали, но после встречи с Данте и нежелания сотрудничать с демонами, они словно её оставили и перекинулись на свою давнюю забаву. Они были терпеливы, ведь один уже попался в их ловушку, оставалось дождаться, пока в неё попадёт другой. И Триш прекрасно осознавала опасность этих внедрений в сознание полудемона через сны, чутко зная, когда он мучался ими, даже если не помнил и не показывал этого. Она никогда не собиралась заменить Данте его мать, с которой общее у неё была лишь внешность, но он стал слишком дорогим ей человеком, демоном, оно и неважно, слишком дорогим, чтобы бросить и не помочь.
- Останься сегодня, - сказал Данте, когда Триш уже собралась уходить.
'I can't drown my demons they now how to swim'.
С самого детства Данте знал о природе своего происхождения, и чьим потомком он являлся. Ева относилась к этому как к должному, обращаясь и с ним, и с его братом так же, как другие матери со своими детьми.
Потому он быстро привык к странностям своего существования, так же воспринимая и относясь к ним как к должному и не делая из этого что-то невероятное. Кошмары, подкрадывающиеся во тьме и частое желание показать истинную сущность превратились в признаки переходного возраста, который Данте переживал своим темпом и принятием себя как окрепшей личности. Пока он принимал это всё как мимолётные слабости, его брат слишком глубоко погружался в эту гущу и даже не пытался оттуда выбираться. Они оба боялись поначалу. Боялись собственных теней, видений, другого мира и существ, которых видели они, но не видели другие.
Мама как-то говорила: «Не бойся своих демонов». Но каждый из братьев по-своему истолковал это высказывание. Данте стал жить с этим, не подавляя, но используя в собственных целях. Вергилий же стал слишком озабоченным какой-то манией величия, которая неосознанно простиралась и в кошмарах его младшего брата.
Сложнее всего справляться с собственными демонами во снах, когда ты не знаешь, где освещённая дорога, а где — сплошная темнота, где друг был врагом, а злом было всё.
Периодически Данте мучался бессонницей от кошмаров, которые любили напоминать ему о происхождении, что он не принадлежит ни одному из миров, что из-за этого его брат пропал и вряд ли когда-нибудь вернётся, что из-за них умерла их мать, а её внешность использовали для создания очередного демона. Кошмар стирал грань между миром людей и миром демонов, а последний звал его к себе, давая понять, что если он примет их сторону, то именно здесь и будет его дом, что здесь его обязательно примут, а не в мире жалких людей, которые слишком слабы и от малейшего движения демонической руки их жизнь может быстро прекратиться.
Кошмар показывал Данте и бездну, в которую попадали многие, но никто так и не выбрался, превратившись в духа или бесформенное чудовище, существование которого становилось бессмысленным и очень, очень долгим.
Иногда он видел вдалеке Вергилия и их отца, но они всегда стояли к нему спиной, и сколько бы Данте не звал их, они словно не слышали его криков.
Когда сын Спарды был ещё мальчиком, видя очередной кошмар, он спросил, а почему в мире демонов нет солнца. Он не помнил, что случилось дальше, но снов он не видел несколько лет.
- Триш, сейчас ночь, совсем с ума сошла будить в такое время? - недовольно заворчал полудемон и посмотрел на свою подругу, которая сидела рядом с ним на диване и каким-то странным взглядом смотрела на него, будто... беспокоилась?
- Ты кричал во сне, - сказала она в ответ и поднялась с дивана, направившись к выходу из комнаты.
Именно демонесса стала тем, кто помогал Данте переживать кошмары. Ещё в самом начале их совместной жизни Триш рассказывала о том, как она тоже видела кошмары с тех самых пор, как её создали, но после встречи с Данте и нежелания сотрудничать с демонами, они словно её оставили и перекинулись на свою давнюю забаву. Они были терпеливы, ведь один уже попался в их ловушку, оставалось дождаться, пока в неё попадёт другой. И Триш прекрасно осознавала опасность этих внедрений в сознание полудемона через сны, чутко зная, когда он мучался ими, даже если не помнил и не показывал этого. Она никогда не собиралась заменить Данте его мать, с которой общее у неё была лишь внешность, но он стал слишком дорогим ей человеком, демоном, оно и неважно, слишком дорогим, чтобы бросить и не помочь.
- Останься сегодня, - сказал Данте, когда Триш уже собралась уходить.
2) Поцелуй: Я напишу, как наши персонажи целуются, это может быть невинно или страстно.
fonbless Dishonored; Аутсайдер. ***
Аутсайдера всегда называли самой Бездной, не разделяя их, считая единым целым, думая, что они появились вместе и одновременно. Никто и не подумал, что Бездна была ещё раньше, задолго до Аутсайдера и всего существующего и не существующего.
У неё не было сознания как такового, она была выше этого, разумнее, равнодушнее. Но почему-то она всё же приняла Левиафана в свои объятия, став его убежищем и колыбелью.
Любящая как жена и понимающая как мать она стала для Аутсайдера всем, стала его силой, умом, хитростью, делилась всем. Но всегда молчала.
Он всегда чувствовал и знал о её присутствии, но не чувствовал её действий, хотя и понимал всё, что она пыталась ему сказать, понимал так хорошо, что её желания и слова стали его мыслями. Незаметный паразитизм в мозгу и сознании.
Но иногда Аутсайдер чувствовал прикосновение Бездны, как она ластилась словно была самой кошкой, чувствовал, как она устраивалась у него на шее, обвивая её как воротник. Чувствовал почти незаметное прикосновение к губам, отдающее чем-то очень древним, возвышенным и далёким. Сам океан казался рядом с ней всего лишь мальчишкой с ободранными коленками.
А потом снова наступало обоюдное молчание и фантомный паразитизм.
Аутсайдера всегда называли самой Бездной, не разделяя их, считая единым целым, думая, что они появились вместе и одновременно. Никто и не подумал, что Бездна была ещё раньше, задолго до Аутсайдера и всего существующего и не существующего.
У неё не было сознания как такового, она была выше этого, разумнее, равнодушнее. Но почему-то она всё же приняла Левиафана в свои объятия, став его убежищем и колыбелью.
Любящая как жена и понимающая как мать она стала для Аутсайдера всем, стала его силой, умом, хитростью, делилась всем. Но всегда молчала.
Он всегда чувствовал и знал о её присутствии, но не чувствовал её действий, хотя и понимал всё, что она пыталась ему сказать, понимал так хорошо, что её желания и слова стали его мыслями. Незаметный паразитизм в мозгу и сознании.
Но иногда Аутсайдер чувствовал прикосновение Бездны, как она ластилась словно была самой кошкой, чувствовал, как она устраивалась у него на шее, обвивая её как воротник. Чувствовал почти незаметное прикосновение к губам, отдающее чем-то очень древним, возвышенным и далёким. Сам океан казался рядом с ней всего лишь мальчишкой с ободранными коленками.
А потом снова наступало обоюдное молчание и фантомный паразитизм.
3) Травма: Я напишу, как ваш или мой персонаж переживает какую-либо травму.
harper hazards Dishonored; Аутсайдер, Дауд. ***
- Мерзопакостная скотина.
От удивления Дауд чуть не выронил сигарету; не из-за слов, совсем нет, Аутсайдер и раньше выражался. В шок его привело само поведение черноглазого: сидит, насупившись, как кот, прижимая к себе окровавленную левую руку, и смотрит крайне оскорбленным и несчастным представителем кошачьих.
- Ты сам не уследил, надо было смотреть, куда садишься, - наконец сказал Дауд, прокашлявшись, чтобы унять невольный хохот.
- Идиот располосованный. Я тут всегда сижу. Это ты за своим кинжалом усмотреть не можешь.
Дауд медленно и страдальчески вздохнул, даже забыв про сигарету на какое-то время. Порой общение с Аутсайдером напоминало ему услужение избалованному коту, для которого травка недостаточно зелена, перинка слишком жестка и вдобавок тунец несвежий. Или случайно острой “ненужной” вещью нарушили чистоту любимой лежанки.
Дауд взглянул на Аутсайдера, который теперь сидел в противоположном от привычного ему месте и всё так же поглаживал оцарапанную кинжалом руку. Зрелище было настолько комичным, что ассассин не удержался и выдавил короткий смешок, чем вызвал колючий, полный ненависти взгляд.
- Клубок кинуть?
- Что?
- Ничего.
- Мерзопакостная скотина.
От удивления Дауд чуть не выронил сигарету; не из-за слов, совсем нет, Аутсайдер и раньше выражался. В шок его привело само поведение черноглазого: сидит, насупившись, как кот, прижимая к себе окровавленную левую руку, и смотрит крайне оскорбленным и несчастным представителем кошачьих.
- Ты сам не уследил, надо было смотреть, куда садишься, - наконец сказал Дауд, прокашлявшись, чтобы унять невольный хохот.
- Идиот располосованный. Я тут всегда сижу. Это ты за своим кинжалом усмотреть не можешь.
Дауд медленно и страдальчески вздохнул, даже забыв про сигарету на какое-то время. Порой общение с Аутсайдером напоминало ему услужение избалованному коту, для которого травка недостаточно зелена, перинка слишком жестка и вдобавок тунец несвежий. Или случайно острой “ненужной” вещью нарушили чистоту любимой лежанки.
Дауд взглянул на Аутсайдера, который теперь сидел в противоположном от привычного ему месте и всё так же поглаживал оцарапанную кинжалом руку. Зрелище было настолько комичным, что ассассин не удержался и выдавил короткий смешок, чем вызвал колючий, полный ненависти взгляд.
- Клубок кинуть?
- Что?
- Ничего.
Oxxra Devil May Cry; Вергилий. ***
Идти. Идти только вперёд, не останавливаться.
Не обращать внимание на перепады температуры.
По телу течёт что-то тёплое и вязкое. Прикасается, недоумённо смотрит на жидкость, словно удивляется, как она вообще оказалась на нём.
Вокруг ничего нет. Сплошной туман и шепчущие тени. Где-то вдалеке слышится смех. Очень знакомый, но он уже не помнит, чей это смех. Мундус его звали, кажется... Но он не помнит даже собственного имени. А было ли оно у него?
Чем дальше идёшь - тем разум туманней. Воспоминания не проносятся; они словно засыпают, прячутся в самой глуби запутанного лабиринта.
Останавливаться нельзя. Надо идти.
Слышится ещё один голос, зовущий его. Но он не прислушивается.
Надо идти.
Идти. Идти только вперёд, не останавливаться.
Не обращать внимание на перепады температуры.
По телу течёт что-то тёплое и вязкое. Прикасается, недоумённо смотрит на жидкость, словно удивляется, как она вообще оказалась на нём.
Вокруг ничего нет. Сплошной туман и шепчущие тени. Где-то вдалеке слышится смех. Очень знакомый, но он уже не помнит, чей это смех. Мундус его звали, кажется... Но он не помнит даже собственного имени. А было ли оно у него?
Чем дальше идёшь - тем разум туманней. Воспоминания не проносятся; они словно засыпают, прячутся в самой глуби запутанного лабиринта.
Останавливаться нельзя. Надо идти.
Слышится ещё один голос, зовущий его. Но он не прислушивается.
Надо идти.
fonbless Травма; JoJo's Bizarre Adventure; Джозеф Джостар. ***
С тех пор, как Джозеф потерял левую руку, он часто думал о том, как в молодости он кое в чём всё же действительно отличался от себя нынешнего. Может, повлиял опыт потери конечности и битвы с наивысшим существом, Джозеф и сам уже не мог сказать это наверняка, но он осознавал кардинальное различие в собственном поведении, когда легкомыслие уступило место благоразумие, и когда он начал понимать ответственность не только за себя, но и за других.
Ещё с детства он часто попадал в неприятные ситуации, из которых выходил с синяками и ушибами. Бабушка Эрина была первой, кто залатывал ему раны. Этих персон было столько, сколько было энтузиазма в самом Джозефе, которому не терпелось вырваться от рук, пропитанных запахом лекарств, чтобы оказаться в очередной потасовке.
- Наверное, ты был ужаснейшим ребёнком, - сказал как-то Цезарь, вздохнув, когда ДжоДжо зашипел и капризно поморщился, начав обвинять Цепелли, что тот слишком груб с ним.
- По крайней мере я не шлялся по улицам тёмными ночами, кто знает, чем ты там занимался... Ай! - усмехнулся Джозеф, но коротко воскликнул и хмуро посмотрел на блондина, который с удовлетворением смотрел на парня, которому только что дал подзатыльник.
Была Сьюзи, которой он высказывал все свои впечатления и горести от пережитого, а потом была Холли, за которой Джозеф присматривал уже сам, наконец поняв, почему его бабушка так волновалась о нём, стоило чему-то случиться. Был его внук, который успел очень быстро вырасти, но всё же дал своим родственникам хоть пару лет, когда они могли безнаказанно за ним присматривать и лелеять.
Переходным моментом в своей жизни Джозеф считал появление Холли, но в чём-то таким моментом стала потеря левой руки, после которой он стал более осмотрительным и чаще прислушивался к осторожному рассудку, чем к своему горячему нраву.
С тех пор, как Джозеф потерял левую руку, он часто думал о том, как в молодости он кое в чём всё же действительно отличался от себя нынешнего. Может, повлиял опыт потери конечности и битвы с наивысшим существом, Джозеф и сам уже не мог сказать это наверняка, но он осознавал кардинальное различие в собственном поведении, когда легкомыслие уступило место благоразумие, и когда он начал понимать ответственность не только за себя, но и за других.
Ещё с детства он часто попадал в неприятные ситуации, из которых выходил с синяками и ушибами. Бабушка Эрина была первой, кто залатывал ему раны. Этих персон было столько, сколько было энтузиазма в самом Джозефе, которому не терпелось вырваться от рук, пропитанных запахом лекарств, чтобы оказаться в очередной потасовке.
- Наверное, ты был ужаснейшим ребёнком, - сказал как-то Цезарь, вздохнув, когда ДжоДжо зашипел и капризно поморщился, начав обвинять Цепелли, что тот слишком груб с ним.
- По крайней мере я не шлялся по улицам тёмными ночами, кто знает, чем ты там занимался... Ай! - усмехнулся Джозеф, но коротко воскликнул и хмуро посмотрел на блондина, который с удовлетворением смотрел на парня, которому только что дал подзатыльник.
Была Сьюзи, которой он высказывал все свои впечатления и горести от пережитого, а потом была Холли, за которой Джозеф присматривал уже сам, наконец поняв, почему его бабушка так волновалась о нём, стоило чему-то случиться. Был его внук, который успел очень быстро вырасти, но всё же дал своим родственникам хоть пару лет, когда они могли безнаказанно за ним присматривать и лелеять.
Переходным моментом в своей жизни Джозеф считал появление Холли, но в чём-то таким моментом стала потеря левой руки, после которой он стал более осмотрительным и чаще прислушивался к осторожному рассудку, чем к своему горячему нраву.
4) Убийство: Я напишу, как мой персонаж убивает вашего, или наоборот.
harper hazards Bioshock; Джек Райан, Эндрю Райан. ***
Его трясло, его выворачивало, ему хотелось умчаться из этого чёртового места под морем, от этого трупа, перестать смотреть на который он никак не мог.
Он привык к убийствам - даже слишком - и вид крови и размозжённых голов не приводили его в ужас как раньше. Если вообще приводили.
Но почему-то смотреть на бездыханное тело собственного отца было невыносимо. Вид крови Эндрю Райана на руках вызывало очередную судорогу, ужас и отвращение.
Джек не слышал голоса Атласа, который явно начинал терять терпение.
Джек хотел уйти из Восторга.
Джека трясло.
Джека выворачивало.
Джек просто хотел уйти от всего этого.
Джек.
Джек Райан.
Не выдержав, он всё же отвернулся, и его вырвало.
Его трясло, его выворачивало, ему хотелось умчаться из этого чёртового места под морем, от этого трупа, перестать смотреть на который он никак не мог.
Он привык к убийствам - даже слишком - и вид крови и размозжённых голов не приводили его в ужас как раньше. Если вообще приводили.
Но почему-то смотреть на бездыханное тело собственного отца было невыносимо. Вид крови Эндрю Райана на руках вызывало очередную судорогу, ужас и отвращение.
Джек не слышал голоса Атласа, который явно начинал терять терпение.
Джек хотел уйти из Восторга.
Джека трясло.
Джека выворачивало.
Джек просто хотел уйти от всего этого.
Джек.
Джек Райан.
Не выдержав, он всё же отвернулся, и его вырвало.
5) Дом: Я напишу, как наши персонажи живут вместе.
6) Праздник: Я напишу, как наши персонажи вместе встречают праздник.
fonbless Праздник; Metal Gear Solid; Солидус Снейк, Ликвид Снейк, Солид Снейк (упоминание). ***
Как бы спустя многие годы Джордж не обвинял вездесущее начальство, всё же он был им благодарен за то недолгое время, которое он провёл со своими младшими братьями, почти не думая о том, что их всех ждёт в будущем. Точнее старался не думать, хотя прекрасно это осознавал.
Каждый год он спрашивал близнецов, что бы они хотели на свой день рождения, и каждый раз в ответ он получал лишь просьбу Дэвида. Элай никогда ни о чём не просил, считая, что это неправильно, что даже сама суть дня рождения бессмысленна и скучна.
Потому Джордж невообразимо воодушевился, когда накануне знаменательного события, перед тем, как он сам задал близнецам свой привычный вопрос, который не менялся из года в год, Элай смущённо спросил, можно ли ему получить в подарок плюшевого лисёнка.
Игрушку он так и не получил.
- Они всего лишь дети! Слишком рано для начала тренировки! - кричал Джордж, умоляя, чтобы они передумали, отложили хоть на какое-то время страшный день расставания.
- Для этого никогда не рано, тобой займутся, чтобы ты исполнил особую миссию, - это всё, что он получил в ответ, с болью слушая крики близнецов, особенно голос Элая, который звал своего старшего брата, пребывая в непонимании и панике. Джордж еле сдержался, чтобы не кинуться следом, когда раздался сдавленный всхлип, и он вздрогнул, словно ударили его самого. Он ненавидел себя за слабость, за то, что был ещё слишком юн, за то, что не мог уберечь собственных родственников, которых успел полюбить всей душой.
***
Шло время, но Солидус, давно не использовавший своё данное при рождении имя, наводил справки о близнецах, невольно радуясь, что они пережили всё, через что их вынудили пройти.
- Старший, Солид, показывает невероятные результаты, что его уже хотят отправить на второе задание. В нём есть всё, что нужно для солдата - спокойствие, расчётливость, собранность и своевременная реакция в той или иной ситуации. Почти то же самое можно сказать и про младшего, Ликвида, но, похоже, что его психика оказалась слишком неустойчивой для таких тяжёлых условий. Он так же подаёт большие надежды и даже превзошёл своего брата в некоторых аспектах, но он слишком поддаётся настроению и эмоциям. Были случаи, когда перед тем, как приступить к заданию, он повздорил со всем вышестоящим начальством. Задание было выполнено с блеском, но отзывались о нём не самым лучшим образом.
- Спасибо, Эдгар, - наконец отозвался президент, внимательно выслушав доклад своего подчинённого. - Сразу же скажи мне, если узнаешь что-то новое.
***
- Мне было приказано лично сопроводить Вас до Вашего места назначения, - с бесстрастным лицом говорит Ликвид своему старшему брату. Отросшие светлые волосы убраны в хвост, а привычная военная одежда сморится на нём словно не к месту.
Они идут в полном молчании, и у Солидуса есть достаточно времени, чтобы осмотреть своего уже взрослого родственника. От маленького Элая осталась лишь внешность и привычка держать голову высоко, чуть ли не горделиво. Солидус помнил, как постоянно говорил об этом мальчику, просил следить за подобной привычкой, но тот лишь смеялся и говорил, что не задирает нос.
- Элай? - наконец нарушает он невыносимую тишину.
- Простите? - отзывается в ответ Ликвид всё тем же непроницаемым голосом.
- Элай, ты помнишь что-нибудь.., - начал было старший Снейк, но он был резко прерван сразу же поменявшимся голосом блондина, который всего за пару мгновений поменял своё равнодушие на невообразимую злость.
- У меня нет имени, если вам так необходимо ко мне обратиться, то мой позывной вполне меня устраивает; его уж вы должны знать, - со всей горечью и ядом процедил Ликвид, тяжело дыша от ярости, но вскоре он снова натянул на себя маску безразличия, и разговор сам собою закончился.
***
- Они оба ничего не помнят из своего прошлого, Ликвид даже не знает своего имени, а когда ему хотели поведать о нём, то он лишь взвился пуще прежнего, что все боялись, как бы он ничего не устроил, - ответил Эдгар на вопрос президента. - Однако он очень болезненно реагирует на имена своих братьев, и из-за этого у некоторых появилось подозрение, что он лишь притворяется, что ничего не помнит. Возможно, что его чувствительная психика в каком-то смысле даже помогла в сохранении остатков прошлого себя. Но порой кажется, что этого он как раз и не хочет.
***
- Так и не признаешь, что мы - родственники?
- А в чём смысл? Детство давно прошло, прошлое потеряло свою ценность, - пьяно буркнул в ответ брату Ликвид, снова отпив из бокала.
- Неужели всё для тебя стало бессмысленным и незначимым?
- Всё.
Наступило долгое молчание. Наконец поднявшись с места, Солидус медленным шагом подошёл к младшему Снейку и прихватил за подбородок, приподняв его голову, чтобы видеть зелёные глаза. В следующее мгновение он наклонился и коснулся губами губ Ликвида; после он не раз задастся вопросом, что же побудило его на это действие. Блондин никак не реагирует на поцелуй, но мимолётное движение правой брови говорило само за себя. Но самым странным были губы Ликвида, мертвенно-ледяные как у покойника.
- Я могу идти, господин президент? - говорит Ликвид спокойным голосом и, не дождавшись ответа, встаёт с места и выходит из кабинета, словно ничего не произошло. Но пальцы сами касаются губ, на которых ещё чувствуется фантомное прикосновение.
***
Солидус не знал, как реагировать на смерть младшего брата, который был убит собственным близнецом. Не знал, что чувствовать и что говорить, в голове лишь мелькало воспоминание об их последней встрече и холодных губах.
Он мечтает вернуть те счастливые дни детства, когда всё было просто, а братья не убивали друг друга. Он мечтает снова почувствовать губы Ликвида, но тёплые и живые. Он ужасно хочет, чтобы он жил.
В ответ на мольбы лишь молчание и непонятное чувство от соседства с трупом.
Сегодня февраль, месяц, когда намного раньше положенного срока родились две змеи.
Солидус берёт ледяную руку брата и кладёт рядом с ней плюшевого лисёнка.
- С Днём Рождения, Элай.
Как бы спустя многие годы Джордж не обвинял вездесущее начальство, всё же он был им благодарен за то недолгое время, которое он провёл со своими младшими братьями, почти не думая о том, что их всех ждёт в будущем. Точнее старался не думать, хотя прекрасно это осознавал.
Каждый год он спрашивал близнецов, что бы они хотели на свой день рождения, и каждый раз в ответ он получал лишь просьбу Дэвида. Элай никогда ни о чём не просил, считая, что это неправильно, что даже сама суть дня рождения бессмысленна и скучна.
Потому Джордж невообразимо воодушевился, когда накануне знаменательного события, перед тем, как он сам задал близнецам свой привычный вопрос, который не менялся из года в год, Элай смущённо спросил, можно ли ему получить в подарок плюшевого лисёнка.
Игрушку он так и не получил.
- Они всего лишь дети! Слишком рано для начала тренировки! - кричал Джордж, умоляя, чтобы они передумали, отложили хоть на какое-то время страшный день расставания.
- Для этого никогда не рано, тобой займутся, чтобы ты исполнил особую миссию, - это всё, что он получил в ответ, с болью слушая крики близнецов, особенно голос Элая, который звал своего старшего брата, пребывая в непонимании и панике. Джордж еле сдержался, чтобы не кинуться следом, когда раздался сдавленный всхлип, и он вздрогнул, словно ударили его самого. Он ненавидел себя за слабость, за то, что был ещё слишком юн, за то, что не мог уберечь собственных родственников, которых успел полюбить всей душой.
***
Шло время, но Солидус, давно не использовавший своё данное при рождении имя, наводил справки о близнецах, невольно радуясь, что они пережили всё, через что их вынудили пройти.
- Старший, Солид, показывает невероятные результаты, что его уже хотят отправить на второе задание. В нём есть всё, что нужно для солдата - спокойствие, расчётливость, собранность и своевременная реакция в той или иной ситуации. Почти то же самое можно сказать и про младшего, Ликвида, но, похоже, что его психика оказалась слишком неустойчивой для таких тяжёлых условий. Он так же подаёт большие надежды и даже превзошёл своего брата в некоторых аспектах, но он слишком поддаётся настроению и эмоциям. Были случаи, когда перед тем, как приступить к заданию, он повздорил со всем вышестоящим начальством. Задание было выполнено с блеском, но отзывались о нём не самым лучшим образом.
- Спасибо, Эдгар, - наконец отозвался президент, внимательно выслушав доклад своего подчинённого. - Сразу же скажи мне, если узнаешь что-то новое.
***
- Мне было приказано лично сопроводить Вас до Вашего места назначения, - с бесстрастным лицом говорит Ликвид своему старшему брату. Отросшие светлые волосы убраны в хвост, а привычная военная одежда сморится на нём словно не к месту.
Они идут в полном молчании, и у Солидуса есть достаточно времени, чтобы осмотреть своего уже взрослого родственника. От маленького Элая осталась лишь внешность и привычка держать голову высоко, чуть ли не горделиво. Солидус помнил, как постоянно говорил об этом мальчику, просил следить за подобной привычкой, но тот лишь смеялся и говорил, что не задирает нос.
- Элай? - наконец нарушает он невыносимую тишину.
- Простите? - отзывается в ответ Ликвид всё тем же непроницаемым голосом.
- Элай, ты помнишь что-нибудь.., - начал было старший Снейк, но он был резко прерван сразу же поменявшимся голосом блондина, который всего за пару мгновений поменял своё равнодушие на невообразимую злость.
- У меня нет имени, если вам так необходимо ко мне обратиться, то мой позывной вполне меня устраивает; его уж вы должны знать, - со всей горечью и ядом процедил Ликвид, тяжело дыша от ярости, но вскоре он снова натянул на себя маску безразличия, и разговор сам собою закончился.
***
- Они оба ничего не помнят из своего прошлого, Ликвид даже не знает своего имени, а когда ему хотели поведать о нём, то он лишь взвился пуще прежнего, что все боялись, как бы он ничего не устроил, - ответил Эдгар на вопрос президента. - Однако он очень болезненно реагирует на имена своих братьев, и из-за этого у некоторых появилось подозрение, что он лишь притворяется, что ничего не помнит. Возможно, что его чувствительная психика в каком-то смысле даже помогла в сохранении остатков прошлого себя. Но порой кажется, что этого он как раз и не хочет.
***
- Так и не признаешь, что мы - родственники?
- А в чём смысл? Детство давно прошло, прошлое потеряло свою ценность, - пьяно буркнул в ответ брату Ликвид, снова отпив из бокала.
- Неужели всё для тебя стало бессмысленным и незначимым?
- Всё.
Наступило долгое молчание. Наконец поднявшись с места, Солидус медленным шагом подошёл к младшему Снейку и прихватил за подбородок, приподняв его голову, чтобы видеть зелёные глаза. В следующее мгновение он наклонился и коснулся губами губ Ликвида; после он не раз задастся вопросом, что же побудило его на это действие. Блондин никак не реагирует на поцелуй, но мимолётное движение правой брови говорило само за себя. Но самым странным были губы Ликвида, мертвенно-ледяные как у покойника.
- Я могу идти, господин президент? - говорит Ликвид спокойным голосом и, не дождавшись ответа, встаёт с места и выходит из кабинета, словно ничего не произошло. Но пальцы сами касаются губ, на которых ещё чувствуется фантомное прикосновение.
***
Солидус не знал, как реагировать на смерть младшего брата, который был убит собственным близнецом. Не знал, что чувствовать и что говорить, в голове лишь мелькало воспоминание об их последней встрече и холодных губах.
Он мечтает вернуть те счастливые дни детства, когда всё было просто, а братья не убивали друг друга. Он мечтает снова почувствовать губы Ликвида, но тёплые и живые. Он ужасно хочет, чтобы он жил.
В ответ на мольбы лишь молчание и непонятное чувство от соседства с трупом.
Сегодня февраль, месяц, когда намного раньше положенного срока родились две змеи.
Солидус берёт ледяную руку брата и кладёт рядом с ней плюшевого лисёнка.
- С Днём Рождения, Элай.
7) Розыгрыш: Я напишу, как наши персонажи разыгрывают друг друга.
8) Шрамы: Я напишу, как мой персонаж трогает шрамы вашего, или наоборот.
Тури Mass Effect; Гаррус Вакариан, фемШепард. ***
- Вакариан, прекрати быть таким ребёнком и наконец усядься на свою пятую точку! - не выдержала Шепард, продолжая наматывать круги за турианцем, который и не собирался останавливаться и тем более садиться, пока его коммандер пребывала в таком возбуждённом и нервном состоянии.
- Шепард, я сам могу управиться с бинтами, не волнуйся ты так, - сбивчиво забормотал Гаррус, пока не оказался вплотную рядом с коммандером, которая с недовольным видом смотрела на него, сложив руки на груди и перебирая пальцами.
- Сядь! - наконец рявкнула она турианцу, чуть ли не уложив того на пол.
Продолжая ворчать что-то вроде "к Чаквас ты не ходишь, за своим состоянием не следишь, что мне ещё остается делать, синий одуванчик ты наш", Шепард начала разматывать бинты, обнажая свежие шрамы. Внимательно их осмотрев, она удовлетворённо кивнула и откинула бинты в сторону, когда Вакариан потянулся за ними.
- Вот теперь можешь красоваться перед дамами, - усмехнулась женщина и села напротив турианца, внимательно его рассматривая.
И впервые она сделала то, чего не осмеливалась делать с того самого счастливо-злополучнейшего дня, когда Вакариан чуть не лишился доброй половины лица (дилемма, как же правильно называть эту часть тела турианцев, продолжалась так долго, что под конец весь Ко Нормандии плюнули на эту условность).
Она прикоснулась к его шрамам.
Не делала она этого не столько из-за страха или сожаления, сколько из уважения и даже восхищения самим Гаррусом, который несмотря на болезненные ощущения, продолжал выкладываться по полной и нисколько не жаловался, по крайней мере не при ком-либо. Боль от заживающих шрамов она знала не понаслышке, её собственные, неестественно красные, порой неприятно саднили, и хоть со временем боль перестала быть адской, она всё же ощущалась. Многочисленное количество раз её пытались убедить сделать операцию, чтобы убрать шрамы, но то ли из солидарности к Вакариану, то ли из-за собственного упрямства она всякий раз отказывалась, хотя раньше чуть ли не молила об этой процедуре.
Гарруса же от прикосновений к шрамам Шепард останавливало сочувствие, смешанное с субординативным уважением к вышестоящему. Даже их близкие дружеские отношения не стирали это отношение к коммандеру.
И потому касаться шрамов когтем, который не скрывала перчатка, казалось чуть ли не сном или наваждением. Касался осторожно, но ощутимо; как шипы любимых цветов.
Порой он сравнивал их двоих друг с другом; не только из-за шрамов, но из-за прошлого, отношений с окружающими, семьи, которую они оба чуть не потеряли. Из-за Нормандии, которая стала их семьёй новой, их подвижным домом, боевой подругой, секретным убежищем.
Шрамы оголяли не только кожный покров, но и самого их обладателя, выставляли напоказ его состояние, которое оба скрывали от всех, надевая маску чуть ли не безразличия. Но как раз поэтому каждый из них прекрасно понимал, что переживает другой, пока пальцы и когти касались чувствительных краёв плоти. Они ценили понимание и без слов заключали договор о взаимном молчании.
- Вакариан, прекрати быть таким ребёнком и наконец усядься на свою пятую точку! - не выдержала Шепард, продолжая наматывать круги за турианцем, который и не собирался останавливаться и тем более садиться, пока его коммандер пребывала в таком возбуждённом и нервном состоянии.
- Шепард, я сам могу управиться с бинтами, не волнуйся ты так, - сбивчиво забормотал Гаррус, пока не оказался вплотную рядом с коммандером, которая с недовольным видом смотрела на него, сложив руки на груди и перебирая пальцами.
- Сядь! - наконец рявкнула она турианцу, чуть ли не уложив того на пол.
Продолжая ворчать что-то вроде "к Чаквас ты не ходишь, за своим состоянием не следишь, что мне ещё остается делать, синий одуванчик ты наш", Шепард начала разматывать бинты, обнажая свежие шрамы. Внимательно их осмотрев, она удовлетворённо кивнула и откинула бинты в сторону, когда Вакариан потянулся за ними.
- Вот теперь можешь красоваться перед дамами, - усмехнулась женщина и села напротив турианца, внимательно его рассматривая.
И впервые она сделала то, чего не осмеливалась делать с того самого счастливо-злополучнейшего дня, когда Вакариан чуть не лишился доброй половины лица (дилемма, как же правильно называть эту часть тела турианцев, продолжалась так долго, что под конец весь Ко Нормандии плюнули на эту условность).
Она прикоснулась к его шрамам.
Не делала она этого не столько из-за страха или сожаления, сколько из уважения и даже восхищения самим Гаррусом, который несмотря на болезненные ощущения, продолжал выкладываться по полной и нисколько не жаловался, по крайней мере не при ком-либо. Боль от заживающих шрамов она знала не понаслышке, её собственные, неестественно красные, порой неприятно саднили, и хоть со временем боль перестала быть адской, она всё же ощущалась. Многочисленное количество раз её пытались убедить сделать операцию, чтобы убрать шрамы, но то ли из солидарности к Вакариану, то ли из-за собственного упрямства она всякий раз отказывалась, хотя раньше чуть ли не молила об этой процедуре.
Гарруса же от прикосновений к шрамам Шепард останавливало сочувствие, смешанное с субординативным уважением к вышестоящему. Даже их близкие дружеские отношения не стирали это отношение к коммандеру.
И потому касаться шрамов когтем, который не скрывала перчатка, казалось чуть ли не сном или наваждением. Касался осторожно, но ощутимо; как шипы любимых цветов.
Порой он сравнивал их двоих друг с другом; не только из-за шрамов, но из-за прошлого, отношений с окружающими, семьи, которую они оба чуть не потеряли. Из-за Нормандии, которая стала их семьёй новой, их подвижным домом, боевой подругой, секретным убежищем.
Шрамы оголяли не только кожный покров, но и самого их обладателя, выставляли напоказ его состояние, которое оба скрывали от всех, надевая маску чуть ли не безразличия. Но как раз поэтому каждый из них прекрасно понимал, что переживает другой, пока пальцы и когти касались чувствительных краёв плоти. Они ценили понимание и без слов заключали договор о взаимном молчании.
fonbless Шрамы; Metal Gear Solid; Биг Босс, Казухира Миллер. ***
Не только военные действия оставляют шрамы, но и сама жизнь, нисколько не щадя даже тех, кому и без того тяжело попросту выживать.
После смерти MSF Каз столько времени проводил рядом с Боссом, что успел выучить каждый новый шрам на его теле, появившиеся после манипуляций докторов. Они были гротескнее даже самого скрываемого - на отсутствующем правом глазу, но это ничего не значило для самого Каза, который свыкся и с шрапнелем около мозга и сердца, но от одной лишь мысли об этом всё равно становилось больно.
Но так было не всегда. В "былые" времена, когда они с Боссом только-только налаживали контакт друг другом, Каза внутренне передёргивало от отвращения, когда он видел чей-то шрам, особенно давний и глубокий, оставшийся после тяжёлых событий.
И примерно в то же время Босс начал проводить над ним "сеансы", через которые прошли многие солдаты MSF. Цель была в том, чтобы испытуемый смог переносить пытки как можно дольше, если случится оказаться в подобной ситуации. Верность верностью, но страх боли часто решает за человека.
Так и пришла очередь Каза. Поначалу он даже думал, что это были лишь сны, даже несмотря на многочисленные порезы и следы верёвок на запястьях. Лицо своего палача он не видел до самого конца, а тот большую часть молчал, лишь иногда что-то спрашивал, на что Каз ничего не отвечал.
Но всему есть предел, после которого метиса подхватили на руки и нежно обняли, осторожно водя пальцами рядом со свежими ранами, пересекая грудную клетку.
- Ты - молодец, - раздаётся уже знакомый глубокий баритон и за ним следует поцелуй; их самый первый поцелуй. Но сейчас, зная Босса, Миллер понимает, что было бы странным, если этот важный жест в отношениях случился как-то по-другому.
Позже Снейк рассказывал Казу истории о каждом шраме, когда тот осторожно водил по ним пальцами, наблюдая за реакцией мужчины на случай, если тому станет неприятно. Так Миллер узнал о прошлом Босса, и какие шрамы причиняли ему не только физическую, но и эмоциональную боль.
- Я читал твою карту. Сто восемь осколков разбросаны по всему телу, большинство смогли вытащить, но осталось два, которые оказались слишком близко к жизненно важным органам, - говорит Каз, сидя на кровати рядом с Боссом, и почти неощутимо прикладывает ладонь к груди мужчины, где когда-то брал начало искусственный змеевидный шрам. Чувствуя под ладонью размеренный стук сердца, Каз вздрагивает, пытаясь сдержать слёзы.
- Это символично, Босс. Стрела промахнулась, и теперь место рядом с сердцем оказалось пронзённым. Должно быть это больно.
Шрапнель оказался ещё одним испытанием, когда Каз уже думал, что сможет вынести любое зрелище. Зная, что от чрезмерного давления на него могут появиться галлюцинации, метис был очень осторожен каждый раз, когда касался его. Но больше Каза волновал осколок у сердца, мысль о котором каждый раз выбивала из колеи, когда Босс отправлялся на задание. В любой момент он мог поменять своё местоположение и даже коснуться сердца, и потому ждать возвращения Снейка каждый раз было невыносимой мукой.
Однажды он уже потерял Босса, и ради его сохранности Каз сделал бы всё, только бы Снейк ещё раз коснулся его собственных шрамов, дабы зашить дыру в тех, что на сердце.
Не только военные действия оставляют шрамы, но и сама жизнь, нисколько не щадя даже тех, кому и без того тяжело попросту выживать.
После смерти MSF Каз столько времени проводил рядом с Боссом, что успел выучить каждый новый шрам на его теле, появившиеся после манипуляций докторов. Они были гротескнее даже самого скрываемого - на отсутствующем правом глазу, но это ничего не значило для самого Каза, который свыкся и с шрапнелем около мозга и сердца, но от одной лишь мысли об этом всё равно становилось больно.
Но так было не всегда. В "былые" времена, когда они с Боссом только-только налаживали контакт друг другом, Каза внутренне передёргивало от отвращения, когда он видел чей-то шрам, особенно давний и глубокий, оставшийся после тяжёлых событий.
И примерно в то же время Босс начал проводить над ним "сеансы", через которые прошли многие солдаты MSF. Цель была в том, чтобы испытуемый смог переносить пытки как можно дольше, если случится оказаться в подобной ситуации. Верность верностью, но страх боли часто решает за человека.
Так и пришла очередь Каза. Поначалу он даже думал, что это были лишь сны, даже несмотря на многочисленные порезы и следы верёвок на запястьях. Лицо своего палача он не видел до самого конца, а тот большую часть молчал, лишь иногда что-то спрашивал, на что Каз ничего не отвечал.
Но всему есть предел, после которого метиса подхватили на руки и нежно обняли, осторожно водя пальцами рядом со свежими ранами, пересекая грудную клетку.
- Ты - молодец, - раздаётся уже знакомый глубокий баритон и за ним следует поцелуй; их самый первый поцелуй. Но сейчас, зная Босса, Миллер понимает, что было бы странным, если этот важный жест в отношениях случился как-то по-другому.
Позже Снейк рассказывал Казу истории о каждом шраме, когда тот осторожно водил по ним пальцами, наблюдая за реакцией мужчины на случай, если тому станет неприятно. Так Миллер узнал о прошлом Босса, и какие шрамы причиняли ему не только физическую, но и эмоциональную боль.
- Я читал твою карту. Сто восемь осколков разбросаны по всему телу, большинство смогли вытащить, но осталось два, которые оказались слишком близко к жизненно важным органам, - говорит Каз, сидя на кровати рядом с Боссом, и почти неощутимо прикладывает ладонь к груди мужчины, где когда-то брал начало искусственный змеевидный шрам. Чувствуя под ладонью размеренный стук сердца, Каз вздрагивает, пытаясь сдержать слёзы.
- Это символично, Босс. Стрела промахнулась, и теперь место рядом с сердцем оказалось пронзённым. Должно быть это больно.
Шрапнель оказался ещё одним испытанием, когда Каз уже думал, что сможет вынести любое зрелище. Зная, что от чрезмерного давления на него могут появиться галлюцинации, метис был очень осторожен каждый раз, когда касался его. Но больше Каза волновал осколок у сердца, мысль о котором каждый раз выбивала из колеи, когда Босс отправлялся на задание. В любой момент он мог поменять своё местоположение и даже коснуться сердца, и потому ждать возвращения Снейка каждый раз было невыносимой мукой.
Однажды он уже потерял Босса, и ради его сохранности Каз сделал бы всё, только бы Снейк ещё раз коснулся его собственных шрамов, дабы зашить дыру в тех, что на сердце.
9) Рисование: Я напишу, как ваш персонаж рисует моего, или наоборот.
Эльдатиэр Marvel: X-Men; Джеймс "Логан" Хоулетт (Росомаха), Ороро Монро (Шторм). ***
Спустя четыре месяца и три дня после смерти Ксавьера Шторм, в целях "сплочения людей Икс и собственного самовыражения", предложила каждому, включая учителей, нарисовать что-нибудь, что им нравится или же просто придёт в голову.
Логан потратил кучу времени в попытках убедить новую главу школы, чтобы для него она сделала небольшую скидку, но Шторм была крепче любого льда, хотя даже она под конец чуть ли не начала использовать свои силы, чтобы выпроводить Логана.
Выпросив у одной девочки со способностью подражать любому человеческому голосу лишний холст, Росомаха просидел над ним несколько часов, успев пройтись по этажу до кухни раз пятнадцать, внезапно осознав, что окна и углы могут быть очень интересными.
Белый кот устроился на столе рядом с ледяной бутылкой пива, которую мужчина поставил рядом с холстом, снова задумавшись на очередные несколько часов, пока животина выразительно смотрел на него своими ярко-жёлтыми глазами. Росомаха не помнил, когда этот кот стал ошиваться на территории школы, но дети его безумно любили, а он никому не мешал своим присутствием, так что даже ярые ненавистники кошек должны были утихомирить свои благородные чувства.
Когда Логан пошёл за шестой бутылкой, кот вальяжно расхаживал по столу, оставляя отпечатки лап, измазанные в оранжевой краске, и заинтересованно трогал бумагу, обнюхивая её и сминая.
Мужчина задумчиво отпил из бутылки и склонил голову набок, наблюдая за представителем рода кошачьего.
***
- Это ведь не ты рисовал, Логан, - вздохнула Шторм после того, как посмотрела на врученный ей эскиз.
- Но ты же не говорила, как рисовать. Вот я и сделал, как смог, - пожал плечами мужчина. - Видение художника и всякое такое.
- Хорошо..., - медленно протянула Шторм, снова посмотрев на рисунок. - Но зачем надо было мучить кота и обмазывать его лапы краской?
- Видение художника, - повторил Логан, посмотрев на устроившегося на его плече недовольного кота, который после того случая не оставлял Росомаху ни на мгновение, словно подозревал его в ещё не совершившемся преступлении.
Ну или же просто он не любил оранжевый цвет.
Спустя четыре месяца и три дня после смерти Ксавьера Шторм, в целях "сплочения людей Икс и собственного самовыражения", предложила каждому, включая учителей, нарисовать что-нибудь, что им нравится или же просто придёт в голову.
Логан потратил кучу времени в попытках убедить новую главу школы, чтобы для него она сделала небольшую скидку, но Шторм была крепче любого льда, хотя даже она под конец чуть ли не начала использовать свои силы, чтобы выпроводить Логана.
Выпросив у одной девочки со способностью подражать любому человеческому голосу лишний холст, Росомаха просидел над ним несколько часов, успев пройтись по этажу до кухни раз пятнадцать, внезапно осознав, что окна и углы могут быть очень интересными.
Белый кот устроился на столе рядом с ледяной бутылкой пива, которую мужчина поставил рядом с холстом, снова задумавшись на очередные несколько часов, пока животина выразительно смотрел на него своими ярко-жёлтыми глазами. Росомаха не помнил, когда этот кот стал ошиваться на территории школы, но дети его безумно любили, а он никому не мешал своим присутствием, так что даже ярые ненавистники кошек должны были утихомирить свои благородные чувства.
Когда Логан пошёл за шестой бутылкой, кот вальяжно расхаживал по столу, оставляя отпечатки лап, измазанные в оранжевой краске, и заинтересованно трогал бумагу, обнюхивая её и сминая.
Мужчина задумчиво отпил из бутылки и склонил голову набок, наблюдая за представителем рода кошачьего.
***
- Это ведь не ты рисовал, Логан, - вздохнула Шторм после того, как посмотрела на врученный ей эскиз.
- Но ты же не говорила, как рисовать. Вот я и сделал, как смог, - пожал плечами мужчина. - Видение художника и всякое такое.
- Хорошо..., - медленно протянула Шторм, снова посмотрев на рисунок. - Но зачем надо было мучить кота и обмазывать его лапы краской?
- Видение художника, - повторил Логан, посмотрев на устроившегося на его плече недовольного кота, который после того случая не оставлял Росомаху ни на мгновение, словно подозревал его в ещё не совершившемся преступлении.
Ну или же просто он не любил оранжевый цвет.
10) Тепло: Я напишу, как согреваются наши персонажи.
fonbless Outlast; Вэйлон Парк, Майлз Апшер. ***
Радости Апшера нет предела, когда Вэйлон, которого он заметил совершенно случайным образом, оказался живым, настоящим человеком без ужасных следов от экспериментов. Может, только на левой щеке был след от ожога, но Майлз не обращает на него никакого внимания, с самозабвенностью трогает Парка за руки, голову, плечи, касался лица, осторожно проводил пальцами по шрамам, очерчивая брови, скулы, уголки рта, словно пытался запомнить каждую часть его тела.
Когда Вэйлон пытается отстраниться от Апшера и сказать, что нельзя оставаться на одном месте, репортёра словно обдаёт кипятком, и он прижимается к новоиспечённому другу, наваливаясь всем весом и пытаясь удержать Парка всеми силами, чтобы тот его не бросил. Майлз понимает, что ещё нескольких часов в темноте и одиночестве он не выдержит. Сойдёт с ума и будет радоваться любому живому существу, как сейчас радуется Вэйлону, которого он выслеживал долгие часы, пытаясь понять, галлюцинация ли он или всё-таки живой человек с оставшимся разумом.
Так и Крис Волкер покажется наиприятнейшей персоной посреди этого рассадника безумия, страха и болезни.
Когда кончились последние батарейки, они нашли укромный уголок в одной из дальних комнат, в которую, судя по её виду, не заходил даже Вальридер. Парк обещает Майлзу, что вернётся, когда осмотрится, но тот ни под каким предлогом не собирается отпускать Вэйлона, порой поглаживая его руку, ощупывая пальцами косточки, словно уверял самого себя в его существовании.
Пронизывающий холод заставляет и самого Вэйлона невольно прижиматься к Майлзу, который только и рад такому повороту событий, устраиваясь поудобнее на плече друга, чтобы согреться и согреть самому.
В какой-то момент Вэйлон снова пробует отправиться на разведку. Майлз его не держит, но идёт сам.
Апшер боится не чужих шагов, не приближения тени.
Его страшат собственные. Которые могут стать бесшумными и незаметными, фантомными.
Он не боится смерти, он боится исчезнуть, сгинуть, стать вечным узником этих стен и никогда не увидеть солнца.
Потому, когда он слышит, как к негромким шагам, которые отстукивают четыре ноги, прибавляется ещё по два, Майлз не говорит и не делает ничего.
Он рад, что ещё слышит.
Радости Апшера нет предела, когда Вэйлон, которого он заметил совершенно случайным образом, оказался живым, настоящим человеком без ужасных следов от экспериментов. Может, только на левой щеке был след от ожога, но Майлз не обращает на него никакого внимания, с самозабвенностью трогает Парка за руки, голову, плечи, касался лица, осторожно проводил пальцами по шрамам, очерчивая брови, скулы, уголки рта, словно пытался запомнить каждую часть его тела.
Когда Вэйлон пытается отстраниться от Апшера и сказать, что нельзя оставаться на одном месте, репортёра словно обдаёт кипятком, и он прижимается к новоиспечённому другу, наваливаясь всем весом и пытаясь удержать Парка всеми силами, чтобы тот его не бросил. Майлз понимает, что ещё нескольких часов в темноте и одиночестве он не выдержит. Сойдёт с ума и будет радоваться любому живому существу, как сейчас радуется Вэйлону, которого он выслеживал долгие часы, пытаясь понять, галлюцинация ли он или всё-таки живой человек с оставшимся разумом.
Так и Крис Волкер покажется наиприятнейшей персоной посреди этого рассадника безумия, страха и болезни.
Когда кончились последние батарейки, они нашли укромный уголок в одной из дальних комнат, в которую, судя по её виду, не заходил даже Вальридер. Парк обещает Майлзу, что вернётся, когда осмотрится, но тот ни под каким предлогом не собирается отпускать Вэйлона, порой поглаживая его руку, ощупывая пальцами косточки, словно уверял самого себя в его существовании.
Пронизывающий холод заставляет и самого Вэйлона невольно прижиматься к Майлзу, который только и рад такому повороту событий, устраиваясь поудобнее на плече друга, чтобы согреться и согреть самому.
В какой-то момент Вэйлон снова пробует отправиться на разведку. Майлз его не держит, но идёт сам.
Апшер боится не чужих шагов, не приближения тени.
Его страшат собственные. Которые могут стать бесшумными и незаметными, фантомными.
Он не боится смерти, он боится исчезнуть, сгинуть, стать вечным узником этих стен и никогда не увидеть солнца.
Потому, когда он слышит, как к негромким шагам, которые отстукивают четыре ноги, прибавляется ещё по два, Майлз не говорит и не делает ничего.
Он рад, что ещё слышит.
11) Утешение: Я напишу, как мой персонаж комфортит вашего, или наоборот.
12) Выпивка: Я напишу, как наши персонажи вместе пьют.
harper hazards Mass Effect; фемШепард, Джеймс Вега. ***
- ...и после этого он сказал, что я не гожусь в военные, - закончила рассказ Шепард, отпив из почти пустой бутылки. - Ты только представь, мне, будущему великому коммандеру, собирались пресечь успешную военную карьеру! Встретить бы этого милейшего мужчину, я бы поговорила с ним по душам...
- И после этого "разговора" беднягу пришлось бы отправлять в больницу, - пробормотал Вега, в который раз пожалел о том, что согласился на "парную" выпивку с Шепард. Начиналось всё хорошо, пока не случилась первая бутылка, после которой коммандер забрала к себе всю выпивку, которую они рассчитывали выпить вдвоём. И теперь Джеймс чувствовал себя так, словно был единственным трезвым на корпоративе алкоголиков.
- Что ты там бормочешь? - возмущённо стукнула Шепард стаканом по столу, громко икнув.
- Ничего. Я вот думаю... Может, хватит на сегодня с тебя нападения на алкоголь?
- Ни в коем случае! Выпивка ждать не будет. Мы должны её побеж... побед... одержать победу! - громко выкрикнула коммандер, подняв бутылку и с горем пополам налила остатки из бутылки в стакан, на что Вега лишь прижал ладонь к лицу, надеясь, что больше никто никогда не видел коммандера в таком виде.
- И вообще. Я тут уже часа два распинаюсь, рассказываю, а ты всё молчишь и даже не пьёшь, - подала голос Шепард после выпитой бутылки. - Это нечестно!
- Но ты же не даёшь мне ни одной бутылки.
- Спр... Справедливо, - отозвалась коммандер после долгого осмотра оставшихся пяти бутылок. - Тогда я даю тебе наказание как твой начальник, потому что нельзя тебе столько про меня знать. Ммм... Расскажи про свою идею или мысль, за которую тебе сейчас стыдно.
- Ты уверена, что хочешь знать? - с сомнением и страдальческим выражением лица спросил Джеймс.
- Это приказ, Вега!
- Хорошо... Всё детство я мечтал о лошадке. Маленьком пони.
Шепард долго смотрела на Вегу, что ему даже показалось, что она протрезвела. Потом она взяла второй стакан и налила туда из новой бутылки.
- Поздравляю, ты меня обскакал, - и неуверенным движением пододвинула выпивку к Веге.
- ...и после этого он сказал, что я не гожусь в военные, - закончила рассказ Шепард, отпив из почти пустой бутылки. - Ты только представь, мне, будущему великому коммандеру, собирались пресечь успешную военную карьеру! Встретить бы этого милейшего мужчину, я бы поговорила с ним по душам...
- И после этого "разговора" беднягу пришлось бы отправлять в больницу, - пробормотал Вега, в который раз пожалел о том, что согласился на "парную" выпивку с Шепард. Начиналось всё хорошо, пока не случилась первая бутылка, после которой коммандер забрала к себе всю выпивку, которую они рассчитывали выпить вдвоём. И теперь Джеймс чувствовал себя так, словно был единственным трезвым на корпоративе алкоголиков.
- Что ты там бормочешь? - возмущённо стукнула Шепард стаканом по столу, громко икнув.
- Ничего. Я вот думаю... Может, хватит на сегодня с тебя нападения на алкоголь?
- Ни в коем случае! Выпивка ждать не будет. Мы должны её побеж... побед... одержать победу! - громко выкрикнула коммандер, подняв бутылку и с горем пополам налила остатки из бутылки в стакан, на что Вега лишь прижал ладонь к лицу, надеясь, что больше никто никогда не видел коммандера в таком виде.
- И вообще. Я тут уже часа два распинаюсь, рассказываю, а ты всё молчишь и даже не пьёшь, - подала голос Шепард после выпитой бутылки. - Это нечестно!
- Но ты же не даёшь мне ни одной бутылки.
- Спр... Справедливо, - отозвалась коммандер после долгого осмотра оставшихся пяти бутылок. - Тогда я даю тебе наказание как твой начальник, потому что нельзя тебе столько про меня знать. Ммм... Расскажи про свою идею или мысль, за которую тебе сейчас стыдно.
- Ты уверена, что хочешь знать? - с сомнением и страдальческим выражением лица спросил Джеймс.
- Это приказ, Вега!
- Хорошо... Всё детство я мечтал о лошадке. Маленьком пони.
Шепард долго смотрела на Вегу, что ему даже показалось, что она протрезвела. Потом она взяла второй стакан и налила туда из новой бутылки.
- Поздравляю, ты меня обскакал, - и неуверенным движением пододвинула выпивку к Веге.
13) Игра: Я напишу, как наши персонажи вместе во что-то играют.
14) Любовь: Я напишу, как у наших персонажей начинается роман.
Тури Uncharted; Гарри Флинн, Елена Фишер, Нейтан Дрейк (упоминание). ***
Когда утром зазвонил телефон, Елена с третьей попытки всё же смогла пнуть Флинна, чтобы тот наконец поднялся и ответил на звонок. На что в ответ получила лишь: "Сама возьми, у меня неделя была тяжёлая".
- Задница у тебя тяжёлая, - ругнулась Фишер, всё же поднявшись с кровати и напоследок кинув в Гарри подушкой.
Звонили с каким-то социальным опросом, содержание которого Елена вежливо выслушала лишь четверть, а потом выключила телефон, накинув на него несколько сумок и одно покрывало. На всякий случай.
Уже собравшись высказать Флинну всё своё недовольство по поводу произошедшего, Фишер посмотрела на устроившегося мужчину, который чуть ли не мурлыкал, обнимая подушку Елены, запущенную ею самой несколько мгновений назад.
- Ещё скажи, что не собираешься мне её возвращать, - проворчала девушка и попыталась оттащить подушку у Гарри, на что тот, не просыпаясь, недовольно заворчал, вцепившись в неё ещё сильнее.
Вздохнув, Елена легла на кровать и положила голову на оставшуюся свободную часть подушки, невольно засмотревшись на Гарри.
Такие моменты покоя были редкостью, но даже без них девушка бы не жаловалась на внезапно устоявшиеся отношения. Она не считала, что у них с Гарри они были стабильнее, чем если бы вместо Флинна она выбрала Дрейка, но в последнем постоянности вечно не хватало, а с первым всё вышло на удивление размеренно и спокойно. Каждый определил свои обязанности, выделил свою половину и, самое главное, самостоятельно определил золотую середину, чтобы не доводить ситуацию до конфликта. Их активная жизнь не добиралась до личных отношений, пока они сами не пускали её на пьедестал, в то время как Дрейк свою деятельность чуть ли не боготворил и не спал с нею.
Когда Елена коснулась лба Гарри и осторожно убрала выбившуюся непослушную прядь, мужчина резко вздрогнул и наконец открыл глаза, сонно всматриваясь в девушку.
- Кто звонил? - спросил он, часто заморгав, пытаясь проснуться.
- Неважно, спи, - прошептала Фишер и, поцеловав Гарри в лоб, передвинулась повыше, чтобы обнять его.
Через несколько минут Флинн заснул под негромкое мелодичное пение, пока Елена ласково поглаживала его по затылку.
Когда утром зазвонил телефон, Елена с третьей попытки всё же смогла пнуть Флинна, чтобы тот наконец поднялся и ответил на звонок. На что в ответ получила лишь: "Сама возьми, у меня неделя была тяжёлая".
- Задница у тебя тяжёлая, - ругнулась Фишер, всё же поднявшись с кровати и напоследок кинув в Гарри подушкой.
Звонили с каким-то социальным опросом, содержание которого Елена вежливо выслушала лишь четверть, а потом выключила телефон, накинув на него несколько сумок и одно покрывало. На всякий случай.
Уже собравшись высказать Флинну всё своё недовольство по поводу произошедшего, Фишер посмотрела на устроившегося мужчину, который чуть ли не мурлыкал, обнимая подушку Елены, запущенную ею самой несколько мгновений назад.
- Ещё скажи, что не собираешься мне её возвращать, - проворчала девушка и попыталась оттащить подушку у Гарри, на что тот, не просыпаясь, недовольно заворчал, вцепившись в неё ещё сильнее.
Вздохнув, Елена легла на кровать и положила голову на оставшуюся свободную часть подушки, невольно засмотревшись на Гарри.
Такие моменты покоя были редкостью, но даже без них девушка бы не жаловалась на внезапно устоявшиеся отношения. Она не считала, что у них с Гарри они были стабильнее, чем если бы вместо Флинна она выбрала Дрейка, но в последнем постоянности вечно не хватало, а с первым всё вышло на удивление размеренно и спокойно. Каждый определил свои обязанности, выделил свою половину и, самое главное, самостоятельно определил золотую середину, чтобы не доводить ситуацию до конфликта. Их активная жизнь не добиралась до личных отношений, пока они сами не пускали её на пьедестал, в то время как Дрейк свою деятельность чуть ли не боготворил и не спал с нею.
Когда Елена коснулась лба Гарри и осторожно убрала выбившуюся непослушную прядь, мужчина резко вздрогнул и наконец открыл глаза, сонно всматриваясь в девушку.
- Кто звонил? - спросил он, часто заморгав, пытаясь проснуться.
- Неважно, спи, - прошептала Фишер и, поцеловав Гарри в лоб, передвинулась повыше, чтобы обнять его.
Через несколько минут Флинн заснул под негромкое мелодичное пение, пока Елена ласково поглаживала его по затылку.
15) Смерть: Я напишу, как мой персонаж оплакивает вашего, или наоборот.
16) Ненависть: Я напишу, как наши персонажи ненавидят друг друга.
17) Соблазнение: Я напишу о том, как мой персонаж пытается соблазнить вашего, или наоборот.
Тури Uncharted; Гарри Флинн, Нейтан Дрейк, Хлоя Фрейзер. ***
- Идиот, - подумала первая нетрезвая голова.
- Еблан, - подумала вторая нетрезвая голова.
- Импотент.
- Бабник.
Вечер начинался неплохо: впервые за несколько дней они втроём смогли собраться вместе, чтобы не обсудить очередное дело, а просто поговорить о светской и не очень ерунде. Вроде дошло до выпивки; по крайней мере так казалось Хлое, которой внезапно захотелось затащить Нейта куда-нибудь подальше в укромный уголок. Значит, точно выпила. Если бы была в своём уме, сама бы упинала.
Всё и продолжалось тоже неплохо, пока внезапно не оказалось, что Дрейк был чертовки трезв. Чистейшая невинность вряд ли выпил больше бутылки. Заботливо спихнув с себя девушку, он выскочил из номера, оставив уже успевшую протрезветь от такой наглости Хлою.
Так первая нетрезвая голова оказалась на барной стойке.
Вторая очутилась там же ещё раньше, когда Флинн нервно пообкусал трубочку от какого-то заказанного коктейля, прошёл пару кругов по всему бару, вышел на улицу, со злости ударил ногой мусорный бак и, ковыляя, дополз до своего места, приложившись мордой к барной стойке.
То ли от пережитого эмоционального потрясения, то ли от алкоголя, но ни Гарри, ни Хлоя не узнали друг друга, лишь что-то бормоча себе под нос в адрес одного милейшего.
- Передай тот коктейль, - наконец подала голос Фрейзер, подняв руку, к которой спустя пару секунд Флинн подкатил свой стакан с той же изжёванной трубочкой.
- Дерьмо какое-то, - констатировала девушка, отпив, и снова приложилась лицом к стойке.
Милейший в это время таскал хот-доги и кидал камешки в морскую гладь.
- Идиот, - подумала первая нетрезвая голова.
- Еблан, - подумала вторая нетрезвая голова.
- Импотент.
- Бабник.
Вечер начинался неплохо: впервые за несколько дней они втроём смогли собраться вместе, чтобы не обсудить очередное дело, а просто поговорить о светской и не очень ерунде. Вроде дошло до выпивки; по крайней мере так казалось Хлое, которой внезапно захотелось затащить Нейта куда-нибудь подальше в укромный уголок. Значит, точно выпила. Если бы была в своём уме, сама бы упинала.
Всё и продолжалось тоже неплохо, пока внезапно не оказалось, что Дрейк был чертовки трезв. Чистейшая невинность вряд ли выпил больше бутылки. Заботливо спихнув с себя девушку, он выскочил из номера, оставив уже успевшую протрезветь от такой наглости Хлою.
Так первая нетрезвая голова оказалась на барной стойке.
Вторая очутилась там же ещё раньше, когда Флинн нервно пообкусал трубочку от какого-то заказанного коктейля, прошёл пару кругов по всему бару, вышел на улицу, со злости ударил ногой мусорный бак и, ковыляя, дополз до своего места, приложившись мордой к барной стойке.
То ли от пережитого эмоционального потрясения, то ли от алкоголя, но ни Гарри, ни Хлоя не узнали друг друга, лишь что-то бормоча себе под нос в адрес одного милейшего.
- Передай тот коктейль, - наконец подала голос Фрейзер, подняв руку, к которой спустя пару секунд Флинн подкатил свой стакан с той же изжёванной трубочкой.
- Дерьмо какое-то, - констатировала девушка, отпив, и снова приложилась лицом к стойке.
Милейший в это время таскал хот-доги и кидал камешки в морскую гладь.
Oxxra Don't Starve; Чарли, Уилсон. ***
Уилсон точно помнил, что в первые дни тьма не была такой... подвижной. И точно несколько дней назад она не пела.
Чарли всего лишь стало невообразимо скучно играться с Уилсоном, который каждый день делал все возможные приготовления, чтобы ночью она не смогла до него добраться. Она даже ни разу не смогла прикоснуться к нему, что расстраивало до невозможности.
Тогда она осмелилась на то, на что не решалась долгое время за ненадобностью.
Песня тьмы нисколько не похожа на песнь смерти, в ней даже не ощущается привкус разложения. Она обещает всё, распахивая объятия и убеждая, что огонь лишь помеха, а она, тьма, покажет то, чего никто никогда не видел; что лишь с ней всё обретёт смысл.
Чарли всегда нравилось, как её голос и пение влияют на сознание, как они заставляют даже непоколебимых броситься ей в объятия.
Но не Уилсона.
Чарли начинала выходить из себя, и песня, поначалу медленная и даже нежная, становилась остроугольной и приказывающей.
Когда зимой Уилсон всё же поддался её чарам, тьма отпустила его.
Все странники до него все сразу же велись на чёрные октавы, но этот необычный человечек целый сезон не поддавался густому туману из несуществующих нот.
Чарли было весело.
Уилсон точно помнил, что в первые дни тьма не была такой... подвижной. И точно несколько дней назад она не пела.
Чарли всего лишь стало невообразимо скучно играться с Уилсоном, который каждый день делал все возможные приготовления, чтобы ночью она не смогла до него добраться. Она даже ни разу не смогла прикоснуться к нему, что расстраивало до невозможности.
Тогда она осмелилась на то, на что не решалась долгое время за ненадобностью.
Песня тьмы нисколько не похожа на песнь смерти, в ней даже не ощущается привкус разложения. Она обещает всё, распахивая объятия и убеждая, что огонь лишь помеха, а она, тьма, покажет то, чего никто никогда не видел; что лишь с ней всё обретёт смысл.
Чарли всегда нравилось, как её голос и пение влияют на сознание, как они заставляют даже непоколебимых броситься ей в объятия.
Но не Уилсона.
Чарли начинала выходить из себя, и песня, поначалу медленная и даже нежная, становилась остроугольной и приказывающей.
Когда зимой Уилсон всё же поддался её чарам, тьма отпустила его.
Все странники до него все сразу же велись на чёрные октавы, но этот необычный человечек целый сезон не поддавался густому туману из несуществующих нот.
Чарли было весело.
Теххи Dragon Age; Натаниэль Хоу, Страж (Кэрон).
Если же кому интересна внешность Стража, то это Леондрена Кэрон, которую великодушно вызвалась нарисовать fonbless: [x]
***
Уже который раз после согласия на вступление в ряды Серых Стражей Натаниэль задумывался о правильности своего решения; может, в тюрьме и на виселице было бы полегче и поспокойнее.
Из всех Стражей в командующие ему попалась Кэрон. Если бы не её причастность к Орлейской части Ордена и не занятость большинства Стражей, которые были выше её по статусу, то Кэрон бы здесь и не было. Хотя в этом Натаниэль очень сильно сомневался. Любопытство и желание знать всё и про всех не делали из неё надоедливого человека, а скорее заинтересованного и немного подозрительного; с её-то хитрой ухмылкой. Но он не мог не признать, что если бы вместо неё был кто-то другой, то Натаниэлю даже бы и не предложили такой удачный выход из сложившейся ситуации. Какой нормальный человек оставит в живых того, кто пытался его убить.
Но самым сложным было приспособиться к шуткам командора. Даже Андерс порой еле выдерживал, чтобы не сказать чего-нибудь в ответ. Юмор Кэрон не был злым, а скорее поддразнивающим над какими-либо чертами характера человека, что вгоняли даже самого спокойного и мирного человека в безумную краску стыда. Огрен был единственным, кто всегда искренне смеялся и даже добавлял свою лепту в шутки командора.
- Натаниэль, ты меня слушаешь? - вопрошает Кэрон, наклонившись к мужчине, упираясь руками в бока.
Слушать-то он её слушал, но это было довольно сложно в близком "соседстве" с таким глубоким декольте, которое девушка стала носить слишком часто. Или она всегда его носила, а он просто не замечал.
- Так пялиться неприлично, мало ли чего можно подумать о твоих желаниях, Натаниэль, - негромко сказала Кэрон, победно ухмыльнувшись, и отошла от него, размеренно покачивая бёдрами.
Эту её ухмылку он запомнил надолго. Особенно когда она случайно проводила рукой по его пояснице, похлопывая как какого-нибудь пса; когда он оказывался зажатым в тёмном углу, где он всё равно чувствовал, как на него испытующе смотрят тёмно-зелёные глаза; когда невольно его внимание цепляло, как Кэрон убирала волосы со спины, оголяя шею и шнуровку на платье; когда после зачистки территории она проводила рукой в кровавой перчатке по щеке, убирая длинную чёрную прядь за ухо, и смахивала пыль с сапога, согнув ногу в колене.
Для Кэрон это было игрой: интересно ведь проверять выдержку мужчин. Прибегала как заигрывающая лань, ласкалась и отбегала, громко смеясь, даже не смотря назад, будто была уверена, что за ней если не побегут, то определённо пойдут.
За ней и шли. Именно тогда Натаниэль понял, откуда пошли сказания и слухи о хитрости ведьм, за которой преданно следовали самые крепкие умы с нерушимыми клятвами.
Если же кому интересна внешность Стража, то это Леондрена Кэрон, которую великодушно вызвалась нарисовать fonbless: [x]
***
Уже который раз после согласия на вступление в ряды Серых Стражей Натаниэль задумывался о правильности своего решения; может, в тюрьме и на виселице было бы полегче и поспокойнее.
Из всех Стражей в командующие ему попалась Кэрон. Если бы не её причастность к Орлейской части Ордена и не занятость большинства Стражей, которые были выше её по статусу, то Кэрон бы здесь и не было. Хотя в этом Натаниэль очень сильно сомневался. Любопытство и желание знать всё и про всех не делали из неё надоедливого человека, а скорее заинтересованного и немного подозрительного; с её-то хитрой ухмылкой. Но он не мог не признать, что если бы вместо неё был кто-то другой, то Натаниэлю даже бы и не предложили такой удачный выход из сложившейся ситуации. Какой нормальный человек оставит в живых того, кто пытался его убить.
Но самым сложным было приспособиться к шуткам командора. Даже Андерс порой еле выдерживал, чтобы не сказать чего-нибудь в ответ. Юмор Кэрон не был злым, а скорее поддразнивающим над какими-либо чертами характера человека, что вгоняли даже самого спокойного и мирного человека в безумную краску стыда. Огрен был единственным, кто всегда искренне смеялся и даже добавлял свою лепту в шутки командора.
- Натаниэль, ты меня слушаешь? - вопрошает Кэрон, наклонившись к мужчине, упираясь руками в бока.
Слушать-то он её слушал, но это было довольно сложно в близком "соседстве" с таким глубоким декольте, которое девушка стала носить слишком часто. Или она всегда его носила, а он просто не замечал.
- Так пялиться неприлично, мало ли чего можно подумать о твоих желаниях, Натаниэль, - негромко сказала Кэрон, победно ухмыльнувшись, и отошла от него, размеренно покачивая бёдрами.
Эту её ухмылку он запомнил надолго. Особенно когда она случайно проводила рукой по его пояснице, похлопывая как какого-нибудь пса; когда он оказывался зажатым в тёмном углу, где он всё равно чувствовал, как на него испытующе смотрят тёмно-зелёные глаза; когда невольно его внимание цепляло, как Кэрон убирала волосы со спины, оголяя шею и шнуровку на платье; когда после зачистки территории она проводила рукой в кровавой перчатке по щеке, убирая длинную чёрную прядь за ухо, и смахивала пыль с сапога, согнув ногу в колене.
Для Кэрон это было игрой: интересно ведь проверять выдержку мужчин. Прибегала как заигрывающая лань, ласкалась и отбегала, громко смеясь, даже не смотря назад, будто была уверена, что за ней если не побегут, то определённо пойдут.
За ней и шли. Именно тогда Натаниэль понял, откуда пошли сказания и слухи о хитрости ведьм, за которой преданно следовали самые крепкие умы с нерушимыми клятвами.
fonbless Соблазнение; Metal Gear Solid; Солидус Снейк, Ликвид Снейк. ***
Джордж никогда не сравнивал вино с кровью; слишком разные вещества, совершенно непохожи на вкус. Но это убеждение уходило под давлением, когда его младший брат наклонял бокал с вином и выливал остатки на ошмётки трупа, после чего вставал с кресла, словно с трона и смеялся. Смеялся в голос, и это было настолько жутко, что пробирало до самых костей. Нервозность характера блондина была заметна даже в этой банальной эмоции, а истеричность, сквозящая в каждом движении Ликвида, вызывала неоднозначные чувства.
- А сможешь принести голову бывшего премьер-министра? - спрашивает Элай тоном ребёнка, который хочет игрушку, и подходит к Солидусу, обнимая его за шею и смотря в лицо, которое знал как собственное.
Его старший брат - президент США и очередной соперник за передачу наследия, но именно он продолжает выполнять просьбы младшего, не в состоянии сдержаться, когда блондин зазывающе гладит его по ладоням и разворачивается, прекрасно понимая, что за ним пойдут, если не побегут, что его снова будут слушать и внимать каждому слову. Даже прекрасно осознавая его пороки, за ним продолжают идти и сами не понимают причину своих действий: может, это его унаследованная харизма, а, может, он нашёл какой-то способ, заставляющий располагать к себе людей, которые лишь в самом конце поймут весь ужас последствий собственного выбора.
Он слышал много историй об их отце, который пережил массовые кровавые бойни и даже участвовал в некоторых из них. Он всегда думал, как бы отреагировал легендарный Босс на то, что он породил настоящих монстров, один из которых шёл на поводу у другого.
- Мало крови, брат, - чуть ли не мурлычет Ликвид Джорджу, шагая по хлюпающему трупу, наступив пяткой прямо на голову. - Слишком мало. Я превзойду отца, стану лучше во всём.
- Элай... Ты уже лучший, - негромко говорит блондину его брат, смотря вслед человеку, который познал слишком много боли и не смог выдержать её бремени. - Зачем ровняться на других, живи для себя, будь собой.
- Дурак, у нас нет ничего: нет имён, нет прошлого, нет настоящего, - со злостью отвечает Ликвид, сжимая руки в кулаки, что слышен скрип перчаток. - Всё, что у нас есть, досталось от отца. Но и ты, и Солид, остаётесь мечтателями и надеетесь, что у вас всё-таки есть выбор, способный изменить всю вашу жизнь. Только это ложь, которую вам втирают, чтобы вы и дальше продолжали оставаться пешками в чужой игре. И раз я буду пешкой, я стану такой, которую запомнят все, особенно те, кто контролировал мою жизнь с самого рождения, давая лишь иллюзию свободы. Отсчёт пошёл.
Элай всегда ассоциировался у Джорджа с севером, холодным и яростным. Но и снег тает, продолжая отчаянно бороться, чтобы не быть забытым, не быть уничтоженным на губительном солнце. А есть холод, который сам идёт в огонь, желая узнать предел своих возможностей, и только время скажет, позволит ли оно поменять порядок жизни и природы ради безликой стужи.
Джордж никогда не сравнивал вино с кровью; слишком разные вещества, совершенно непохожи на вкус. Но это убеждение уходило под давлением, когда его младший брат наклонял бокал с вином и выливал остатки на ошмётки трупа, после чего вставал с кресла, словно с трона и смеялся. Смеялся в голос, и это было настолько жутко, что пробирало до самых костей. Нервозность характера блондина была заметна даже в этой банальной эмоции, а истеричность, сквозящая в каждом движении Ликвида, вызывала неоднозначные чувства.
- А сможешь принести голову бывшего премьер-министра? - спрашивает Элай тоном ребёнка, который хочет игрушку, и подходит к Солидусу, обнимая его за шею и смотря в лицо, которое знал как собственное.
Его старший брат - президент США и очередной соперник за передачу наследия, но именно он продолжает выполнять просьбы младшего, не в состоянии сдержаться, когда блондин зазывающе гладит его по ладоням и разворачивается, прекрасно понимая, что за ним пойдут, если не побегут, что его снова будут слушать и внимать каждому слову. Даже прекрасно осознавая его пороки, за ним продолжают идти и сами не понимают причину своих действий: может, это его унаследованная харизма, а, может, он нашёл какой-то способ, заставляющий располагать к себе людей, которые лишь в самом конце поймут весь ужас последствий собственного выбора.
Он слышал много историй об их отце, который пережил массовые кровавые бойни и даже участвовал в некоторых из них. Он всегда думал, как бы отреагировал легендарный Босс на то, что он породил настоящих монстров, один из которых шёл на поводу у другого.
- Мало крови, брат, - чуть ли не мурлычет Ликвид Джорджу, шагая по хлюпающему трупу, наступив пяткой прямо на голову. - Слишком мало. Я превзойду отца, стану лучше во всём.
- Элай... Ты уже лучший, - негромко говорит блондину его брат, смотря вслед человеку, который познал слишком много боли и не смог выдержать её бремени. - Зачем ровняться на других, живи для себя, будь собой.
- Дурак, у нас нет ничего: нет имён, нет прошлого, нет настоящего, - со злостью отвечает Ликвид, сжимая руки в кулаки, что слышен скрип перчаток. - Всё, что у нас есть, досталось от отца. Но и ты, и Солид, остаётесь мечтателями и надеетесь, что у вас всё-таки есть выбор, способный изменить всю вашу жизнь. Только это ложь, которую вам втирают, чтобы вы и дальше продолжали оставаться пешками в чужой игре. И раз я буду пешкой, я стану такой, которую запомнят все, особенно те, кто контролировал мою жизнь с самого рождения, давая лишь иллюзию свободы. Отсчёт пошёл.
Элай всегда ассоциировался у Джорджа с севером, холодным и яростным. Но и снег тает, продолжая отчаянно бороться, чтобы не быть забытым, не быть уничтоженным на губительном солнце. А есть холод, который сам идёт в огонь, желая узнать предел своих возможностей, и только время скажет, позволит ли оно поменять порядок жизни и природы ради безликой стужи.
18) Старость: Я напишу, как наши персонажи вместе стареют.
Кротик мой любимый Dragon Age; Себастьян Ваэль, фемХоук. ***
Их сотрудничество всегда было объектом множества размышлений. Помогая ей в ответ за выполненную услугу, Ваэль всегда держался на расстоянии, будто считал, что выполнив уговор, они разойдутся и больше не встретятся.
Но это не помешало ему сдружиться с женщиной, которая привлекала своим вечным боевым духом и оптимизмом. Их недолгие встречи превратились в длинные вечера, проведённые за разговорами, и вскоре Себастьян понял, что ему будет очень тяжело расставаться с Хоук. С женщиной, которая никого не боялась и всегда улыбалась.
И потому Ваэль не удивился, что она отказалась убивать Андерса. Она верила в справедливость, в судьбу и возмездие, и считала, что каждому стоит дать шанс исправить свои ошибки или начать всё с чистого листа.
Себастьян завидовал Андерсу и горевал об их утраченной связи с Защитницей.
Но Хоук не была бы Хоук, если бы забыла своих друзей и сотоварищей, с которыми ходила по самым опасным местам. Не забыла она и Ваэля, который к первой их встрече спустя долгое время занял трон, принадлежащий ему по праву.
Сначала он её даже не узнал. Она стала старше, и уже не оптимизм бурлил в ней, а какая-то доселе несовместимая с ней мудрость. Хотя улыбаться меньше и не стала. Волосы отросли, и непослушные пряди так и норовили выпасть из общего ряда на лицо, мешая обзору. Хоук словно вышла из древних легенд о бессмертных благородных героях, что в атмосфере обычного мира она выглядела как-то неуместно. Будто была чем-то очень древним среди юного, только начинающего жить.
Всех их раскидало по разным местам, и можно было только догадываться, как Хоук находила их всех. Но Себастьян не спрашивал её о нынешней жизни или о том, что она делала. Он знал, что женщина ответит сама, когда будет готова.
Следующая их встреча произошла, когда Себастьян женился и обрёл счастье в двойняшках. Улыбающуюся, играющую с его детьми Хоук он снова не узнал. С каждым годом она словно становилась одним из тех людей, перед жизненным опытом и мудростью невольно склоняешь голову. И намного страннее было видеть, как это делала сама Хоук, улыбаясь в ответ держащим её за руки детям.
Редкие седые волосы в её причёске почему-то вызывали тревогу. Как и её никуда не исчезнувшая тяга залезать на самые неприступные места, к чему пристрастила и отпрысков Ваэля; к его огромному негодованию.
Сама Хоук никогда не имела детей, Себастьян даже спрашивал о причинах, но она так и не ответила на этот вопрос, как и на многие другие, которые он ей задавал.
С каждой встречей волосы её становились всё белее. Дети Ваэля выросли, а сам он осознал, что и сам подошёл к тому моменту, к которому Хоук подобралась раньше всех из их небольшой компании.
В последнюю встречу она взяла его за руку и сказала, что была рада их встрече и дружбе.
И ушла.
Как животные незаметно уходят, чтобы умереть в тишине.
Чем-то Хоук напоминала ему богов леса, древних как сам мир, без которых уже не представляется жизни. И после смерти которых лес кажется совсем другим.
Однажды ему попался умирающий олень с ветвистыми рогами и белоснежной шкурой; довольно необычное явление для зимы. Причиной его страданий была стрела, попавшая совсем рядом с сердцем. Ваэль помнил, с каким совсем не животным взглядом этот зверь смотрел на него. Он не пытался убежать; просто смотрел. Себастьян вытащил стрелу, и ему показалось, что, умирая, олень смотрел на него с благодарностью.
И теперь уходящая Хоук с седыми волосами напомнила ему того самого умирающего оленя, за которым многие гнались, но не смогли догнать.
Но рано или поздно даже самым прытким приходит время уходить.
Их сотрудничество всегда было объектом множества размышлений. Помогая ей в ответ за выполненную услугу, Ваэль всегда держался на расстоянии, будто считал, что выполнив уговор, они разойдутся и больше не встретятся.
Но это не помешало ему сдружиться с женщиной, которая привлекала своим вечным боевым духом и оптимизмом. Их недолгие встречи превратились в длинные вечера, проведённые за разговорами, и вскоре Себастьян понял, что ему будет очень тяжело расставаться с Хоук. С женщиной, которая никого не боялась и всегда улыбалась.
И потому Ваэль не удивился, что она отказалась убивать Андерса. Она верила в справедливость, в судьбу и возмездие, и считала, что каждому стоит дать шанс исправить свои ошибки или начать всё с чистого листа.
Себастьян завидовал Андерсу и горевал об их утраченной связи с Защитницей.
Но Хоук не была бы Хоук, если бы забыла своих друзей и сотоварищей, с которыми ходила по самым опасным местам. Не забыла она и Ваэля, который к первой их встрече спустя долгое время занял трон, принадлежащий ему по праву.
Сначала он её даже не узнал. Она стала старше, и уже не оптимизм бурлил в ней, а какая-то доселе несовместимая с ней мудрость. Хотя улыбаться меньше и не стала. Волосы отросли, и непослушные пряди так и норовили выпасть из общего ряда на лицо, мешая обзору. Хоук словно вышла из древних легенд о бессмертных благородных героях, что в атмосфере обычного мира она выглядела как-то неуместно. Будто была чем-то очень древним среди юного, только начинающего жить.
Всех их раскидало по разным местам, и можно было только догадываться, как Хоук находила их всех. Но Себастьян не спрашивал её о нынешней жизни или о том, что она делала. Он знал, что женщина ответит сама, когда будет готова.
Следующая их встреча произошла, когда Себастьян женился и обрёл счастье в двойняшках. Улыбающуюся, играющую с его детьми Хоук он снова не узнал. С каждым годом она словно становилась одним из тех людей, перед жизненным опытом и мудростью невольно склоняешь голову. И намного страннее было видеть, как это делала сама Хоук, улыбаясь в ответ держащим её за руки детям.
Редкие седые волосы в её причёске почему-то вызывали тревогу. Как и её никуда не исчезнувшая тяга залезать на самые неприступные места, к чему пристрастила и отпрысков Ваэля; к его огромному негодованию.
Сама Хоук никогда не имела детей, Себастьян даже спрашивал о причинах, но она так и не ответила на этот вопрос, как и на многие другие, которые он ей задавал.
С каждой встречей волосы её становились всё белее. Дети Ваэля выросли, а сам он осознал, что и сам подошёл к тому моменту, к которому Хоук подобралась раньше всех из их небольшой компании.
В последнюю встречу она взяла его за руку и сказала, что была рада их встрече и дружбе.
И ушла.
Как животные незаметно уходят, чтобы умереть в тишине.
Чем-то Хоук напоминала ему богов леса, древних как сам мир, без которых уже не представляется жизни. И после смерти которых лес кажется совсем другим.
Однажды ему попался умирающий олень с ветвистыми рогами и белоснежной шкурой; довольно необычное явление для зимы. Причиной его страданий была стрела, попавшая совсем рядом с сердцем. Ваэль помнил, с каким совсем не животным взглядом этот зверь смотрел на него. Он не пытался убежать; просто смотрел. Себастьян вытащил стрелу, и ему показалось, что, умирая, олень смотрел на него с благодарностью.
И теперь уходящая Хоук с седыми волосами напомнила ему того самого умирающего оленя, за которым многие гнались, но не смогли догнать.
Но рано или поздно даже самым прытким приходит время уходить.
19) Песня: Я напишу, как наши персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.
fonbless Песня; Metal Gear Solid; Биг Босс, Казухира Миллер. ***
Когда Босс неслышно шептал слова прощания погибшим солдатам, был слышен лишь шум безжалостного моря и вездесущего ветра. Никто не смел сказать ни слова, но Каз готов был поклясться, что слышал песню; песню мёртвых душ, страдающих и сломленных за все те года, которые держали их в мире живых. Песню подхватили волны, и вскоре снова стало совсем тихо, лишь Босс продолжал говорить что-то.
- Только посмей ещё раз запеть, - отчитывал Снейк Миллера девять лет назад, когда тот уже сыграл нужные аккорды и приготовился петь. - Всю базу перепугаешь своим музыкальным слухом.
- Вот и не напугаю, это лишь субъективно, что пою я плохо, - возразил обидевшийся коммандер, с прищуром смотря на Босса. - А ты знаешь, что у всего есть своя особенная песня? Даже у неживых предметов?
- Например? - хмыкнул мужчина и затянулся сигарой.
- К примеру... Северное сияние. Говорят, что если быть внимательным и терпеливым, то можно увидеть падение целых цивилизаций.
- А вот представь, что если кто-то с другой стороны решит посмотреть на северное сияние и увидит, как ты поёшь? - усмехнулся Босс, незаметно закатив глаз. - Представь ужас несчастного. Ожидал узнать тайну жизни и смерти, а тут ты.
- Да пошёл ты, - ругнулся Миллер и пихнул смеющегося мужчину в бок.
Каз сразу понял, умоляюще попросив Босса напеть что-нибудь, что и у его начальника всё невероятно плохо с тембром, чтобы даже протянуть нечто мелодичное.
Зато у него хорошо получался тихий напев, которым обычно успокаивают маленьких детей, когда они капризничают. И грубый голос Босса словно привносил в это успокаивающее мурлыканье некое очарование.
- Напой то, что я когда-то играл, - попросил Каз, вслушиваясь в шум моря, когда они с Боссом лежали на одной кровати, а сам Миллер жалел, что не мог в таком положении обнять мужчину единственной рукой.
В мурлыканьях Босса никогда не было слов, лишь мелодия, которую Снейк воспроизводил в собственной манере, не всегда чисто и гладко, но для Каза это было неважно.
- Ты когда-нибудь слышал песни погибших? - спросил Миллер, когда Босс перестал петь успокаивающую колыбельную.
- Мне хватает того, что я их вижу.
Когда Босс неслышно шептал слова прощания погибшим солдатам, был слышен лишь шум безжалостного моря и вездесущего ветра. Никто не смел сказать ни слова, но Каз готов был поклясться, что слышал песню; песню мёртвых душ, страдающих и сломленных за все те года, которые держали их в мире живых. Песню подхватили волны, и вскоре снова стало совсем тихо, лишь Босс продолжал говорить что-то.
- Только посмей ещё раз запеть, - отчитывал Снейк Миллера девять лет назад, когда тот уже сыграл нужные аккорды и приготовился петь. - Всю базу перепугаешь своим музыкальным слухом.
- Вот и не напугаю, это лишь субъективно, что пою я плохо, - возразил обидевшийся коммандер, с прищуром смотря на Босса. - А ты знаешь, что у всего есть своя особенная песня? Даже у неживых предметов?
- Например? - хмыкнул мужчина и затянулся сигарой.
- К примеру... Северное сияние. Говорят, что если быть внимательным и терпеливым, то можно увидеть падение целых цивилизаций.
- А вот представь, что если кто-то с другой стороны решит посмотреть на северное сияние и увидит, как ты поёшь? - усмехнулся Босс, незаметно закатив глаз. - Представь ужас несчастного. Ожидал узнать тайну жизни и смерти, а тут ты.
- Да пошёл ты, - ругнулся Миллер и пихнул смеющегося мужчину в бок.
Каз сразу понял, умоляюще попросив Босса напеть что-нибудь, что и у его начальника всё невероятно плохо с тембром, чтобы даже протянуть нечто мелодичное.
Зато у него хорошо получался тихий напев, которым обычно успокаивают маленьких детей, когда они капризничают. И грубый голос Босса словно привносил в это успокаивающее мурлыканье некое очарование.
- Напой то, что я когда-то играл, - попросил Каз, вслушиваясь в шум моря, когда они с Боссом лежали на одной кровати, а сам Миллер жалел, что не мог в таком положении обнять мужчину единственной рукой.
В мурлыканьях Босса никогда не было слов, лишь мелодия, которую Снейк воспроизводил в собственной манере, не всегда чисто и гладко, но для Каза это было неважно.
- Ты когда-нибудь слышал песни погибших? - спросил Миллер, когда Босс перестал петь успокаивающую колыбельную.
- Мне хватает того, что я их вижу.
20) Ребенок: Я напишу, как наши персонажи вместе растят ребенка.
fonbless Metal Gear Solid; Биг Босс, Казухира Миллер, Кэтрин Миллер, Солидус Снейк, Солид Снейк, Ликвид Снейк (Элай). ***
- Дядя Джон, просыпайся, а то пропустишь завтрак! - послышался звонкий детский голос, и в следующий момент Босс почувствовал, как на его пояснице кто-то примостился, начав бесцеремонно прыгать, пробуждая все несуществующие болезни позвоночника.
- Кэтрин, лучше бы сама сходила и позавтракала, я позже поем, - пробурчал мужчина и спрятал голову под подушку, страдальчески застонав, когда девочка принялась щекотать его шею.
- Ты ведь не хочешь обидеть папу? Он всё утро старался, а ты так себя ведёшь, не стыдно ли? - осуждающе запричитала Кэтрин, устроившись в районе поясницы мужчины.
- Вот вдвоём и позавтракайте, я вымотался, - продолжил оправдываться Босс, пока не дёрнулся от действий Кэтрин, которая всеми силами пыталась защекотать своего второго "воспитателя", пока тот, наконец, не согласился. - Ладно, ладно, угомонись, сейчас встану и приду.
- Ура! Пап, я его разбудила! - радостно воскликнула девочка и подбежала к отцу, который к тому моменту стоял у входа в комнату и с улыбкой взял девочку на руки и поцеловал её в лоб, после переведя взгляд на Босса, который негромко бурчал, явно не собираясь вставать в ближайшие несколько часов.
- Давай иди к столу, я прослежу, чтобы твой дядя встал, - с некоторой насмешкой сказал Каз своей дочери и, опустив её на пол, слегка подтолкнул по направлению к кухне, только тогда подойдя к кровати и забравшись на неё. - Нельзя столько нежиться в постели, особенно в твоём-то возрасте.
- Что отец, что дочь - почти ничем не отличаются, - фыркнул в ответ Босс, резко выдохнув, когда Миллер уселся на том же месте, что и Кэтрин несколько минут до него. Иногда он себя спрашивал, кто у кого перенял эту привычку сидеть в подобной позе.
- Скажи спасибо, что я твоих детей удержал на кухне, они и так несколько раз порывались прибежать сюда, - с улыбкой отозвался Миллер и, наклонившись, прижался губами к шее Босса.
- Но своей дочери ты делаешь поблажки и позволяешь ей намного больше, чем остальным, - отозвался мужчина и с прищуром посмотрел на Каза. - Могу подумать, что остальных ты любишь меньше.
- Совсем нет, просто она девочка, не могу же я относиться к ней так же, как с младшему из близнецов, который слишком уж неуёмный в последнее время, поговорил бы ты с ним.
- Это твоя обязанность, я о детях никогда не думал и не планировал, оно само всё случилось, - фыркнул в ответ Босс, недовольно буркнув.
- И зато ты теперь - отец многочисленного семейства, радовался бы лучше, зная твою проблему с этим, - улыбнулся Миллер, но с некой печалью во взгляде, после чего наклонился и коснулся губами щеки Босса, огладив того по лбу. - Поднимайся, мы тебя ждём.
Когда блондин вышел в коридор, Джон услышал его смех вместе с громкими голосами близнецов, которые в очередной раз повисли на мужчине, порой шипя друг на друга и прося Миллера, чтобы он посадил кого-нибудь из них себе на плечи. Невольно вслушиваясь в их пререкания и смех, Босс улыбнулся, сам того не заметив. Голоса постепенно стихали под победоносный голос Элая, которому на этот раз улыбнулась удача и расположение со стороны Миллера.
- Дядя Джон, просыпайся, а то пропустишь завтрак! - послышался звонкий детский голос, и в следующий момент Босс почувствовал, как на его пояснице кто-то примостился, начав бесцеремонно прыгать, пробуждая все несуществующие болезни позвоночника.
- Кэтрин, лучше бы сама сходила и позавтракала, я позже поем, - пробурчал мужчина и спрятал голову под подушку, страдальчески застонав, когда девочка принялась щекотать его шею.
- Ты ведь не хочешь обидеть папу? Он всё утро старался, а ты так себя ведёшь, не стыдно ли? - осуждающе запричитала Кэтрин, устроившись в районе поясницы мужчины.
- Вот вдвоём и позавтракайте, я вымотался, - продолжил оправдываться Босс, пока не дёрнулся от действий Кэтрин, которая всеми силами пыталась защекотать своего второго "воспитателя", пока тот, наконец, не согласился. - Ладно, ладно, угомонись, сейчас встану и приду.
- Ура! Пап, я его разбудила! - радостно воскликнула девочка и подбежала к отцу, который к тому моменту стоял у входа в комнату и с улыбкой взял девочку на руки и поцеловал её в лоб, после переведя взгляд на Босса, который негромко бурчал, явно не собираясь вставать в ближайшие несколько часов.
- Давай иди к столу, я прослежу, чтобы твой дядя встал, - с некоторой насмешкой сказал Каз своей дочери и, опустив её на пол, слегка подтолкнул по направлению к кухне, только тогда подойдя к кровати и забравшись на неё. - Нельзя столько нежиться в постели, особенно в твоём-то возрасте.
- Что отец, что дочь - почти ничем не отличаются, - фыркнул в ответ Босс, резко выдохнув, когда Миллер уселся на том же месте, что и Кэтрин несколько минут до него. Иногда он себя спрашивал, кто у кого перенял эту привычку сидеть в подобной позе.
- Скажи спасибо, что я твоих детей удержал на кухне, они и так несколько раз порывались прибежать сюда, - с улыбкой отозвался Миллер и, наклонившись, прижался губами к шее Босса.
- Но своей дочери ты делаешь поблажки и позволяешь ей намного больше, чем остальным, - отозвался мужчина и с прищуром посмотрел на Каза. - Могу подумать, что остальных ты любишь меньше.
- Совсем нет, просто она девочка, не могу же я относиться к ней так же, как с младшему из близнецов, который слишком уж неуёмный в последнее время, поговорил бы ты с ним.
- Это твоя обязанность, я о детях никогда не думал и не планировал, оно само всё случилось, - фыркнул в ответ Босс, недовольно буркнув.
- И зато ты теперь - отец многочисленного семейства, радовался бы лучше, зная твою проблему с этим, - улыбнулся Миллер, но с некой печалью во взгляде, после чего наклонился и коснулся губами щеки Босса, огладив того по лбу. - Поднимайся, мы тебя ждём.
Когда блондин вышел в коридор, Джон услышал его смех вместе с громкими голосами близнецов, которые в очередной раз повисли на мужчине, порой шипя друг на друга и прося Миллера, чтобы он посадил кого-нибудь из них себе на плечи. Невольно вслушиваясь в их пререкания и смех, Босс улыбнулся, сам того не заметив. Голоса постепенно стихали под победоносный голос Элая, которому на этот раз улыбнулась удача и расположение со стороны Миллера.
21) Стихи: Я напишу, как мой персонаж читает вашему стихи, или наоборот.
Эльдатиэр Dragon Age; Андерс, мХоук. ***
Андерс читал уже второе четверостишие горящим трупам, когда он замолк на какое-то мгновение и опустил взгляд на Хоука, который сидел у его правой ноги, обхватив собственные колени и смотрел на языки пламени расширенными от ужаса глазами.
Так было каждый раз; они так и не смогли справиться с возрастающей силой крови, которой по своему любопытству заинтересовался юный Хоук. Удавалось усмирить и успокоить, но к тому времени селение, которое дало им кров и еду, лежало в руинах и в объятиях крови собственных жителей.
Даже Справедливость говорил, что Андерс совершил большую ошибку, когда вызвался путешествовать с ним и оберегать от пагубного влияния магии крови. Но он не слушал. Хоук был хорошим человеком, а Андерс просто не хотел ему плохого будущего, полного страданий. Хотел сберечь его от того настоящего, в котором оказался он сам.
Правда смотря на них двоих он порой размышлял, не настало ли уже это самое будущее для юного мага.
Продолжив чтение стихов, Андерс наконец отстранил взгляд от Хоука, который вряд ли даже слышал хоть одну из этих строчек. Его ужас был понятен, если вспомнить, как всю свою жизнь он стремился быть частью общества, даже пытался не использовать свои природные способности. Но тяга к знаниям и его любопытство снова привела его к магии, а именно она и неосторожность стали его погибелью и причиной всех бед.
Он был ещё ребёнком, когда он с своей семьёй оказался в Киркволле. Ещё совсем юным и невинным, когда на его плечи уже была возложена ответственность за родных. Но он всё равно смог остаться любознательным и не омрачённым теми ужасами, которые настигли его в прошлом.
Андерс помнил их долгие разговоры с Хоуком, когда он терпеливо ждал ответа и наблюдал за работой целителя, уже собирая множество вопросов, которые сидели в его голове, наверное, чуть ли не постоянно. Помнил, как Хоук научился лечить раны без побочных эффектов, как он показывал свою первую иллюзию, искренне радуясь вместе с ним. Совсем юный Хоук стал для Андерса не только учеником и другом, но и подопечным, что было не меньшим удивлением и для него самого, ведь именно он считал, что на подобную опеку и ответственность он не способен.
Андерс закрыл книгу и тяжело вздохнул, смотря на трупы людей, которым не повезло оказаться рядом с Хоуком, когда им в очередной раз овладела магия крови. Сам он всё ещё сидел и шептал что-то, мелко вздрагивая и впиваясь пальцами в колени. Андерс молча коснулся плеча Хоука и несильно его сжал, побуждая того очнуться и вернуться в мир живых. Тот послушно поднялся с земли и, захватив по пути свои вещи, пошёл прочь от погибшего селения, даже не обернувшись.
- Интересно, когда о нас сложат легенды-страшилки, как мы будем зваться? - подал голос Хоук впервые за несколько часов.
Андерс читал уже второе четверостишие горящим трупам, когда он замолк на какое-то мгновение и опустил взгляд на Хоука, который сидел у его правой ноги, обхватив собственные колени и смотрел на языки пламени расширенными от ужаса глазами.
Так было каждый раз; они так и не смогли справиться с возрастающей силой крови, которой по своему любопытству заинтересовался юный Хоук. Удавалось усмирить и успокоить, но к тому времени селение, которое дало им кров и еду, лежало в руинах и в объятиях крови собственных жителей.
Даже Справедливость говорил, что Андерс совершил большую ошибку, когда вызвался путешествовать с ним и оберегать от пагубного влияния магии крови. Но он не слушал. Хоук был хорошим человеком, а Андерс просто не хотел ему плохого будущего, полного страданий. Хотел сберечь его от того настоящего, в котором оказался он сам.
Правда смотря на них двоих он порой размышлял, не настало ли уже это самое будущее для юного мага.
Продолжив чтение стихов, Андерс наконец отстранил взгляд от Хоука, который вряд ли даже слышал хоть одну из этих строчек. Его ужас был понятен, если вспомнить, как всю свою жизнь он стремился быть частью общества, даже пытался не использовать свои природные способности. Но тяга к знаниям и его любопытство снова привела его к магии, а именно она и неосторожность стали его погибелью и причиной всех бед.
Он был ещё ребёнком, когда он с своей семьёй оказался в Киркволле. Ещё совсем юным и невинным, когда на его плечи уже была возложена ответственность за родных. Но он всё равно смог остаться любознательным и не омрачённым теми ужасами, которые настигли его в прошлом.
Андерс помнил их долгие разговоры с Хоуком, когда он терпеливо ждал ответа и наблюдал за работой целителя, уже собирая множество вопросов, которые сидели в его голове, наверное, чуть ли не постоянно. Помнил, как Хоук научился лечить раны без побочных эффектов, как он показывал свою первую иллюзию, искренне радуясь вместе с ним. Совсем юный Хоук стал для Андерса не только учеником и другом, но и подопечным, что было не меньшим удивлением и для него самого, ведь именно он считал, что на подобную опеку и ответственность он не способен.
Андерс закрыл книгу и тяжело вздохнул, смотря на трупы людей, которым не повезло оказаться рядом с Хоуком, когда им в очередной раз овладела магия крови. Сам он всё ещё сидел и шептал что-то, мелко вздрагивая и впиваясь пальцами в колени. Андерс молча коснулся плеча Хоука и несильно его сжал, побуждая того очнуться и вернуться в мир живых. Тот послушно поднялся с земли и, захватив по пути свои вещи, пошёл прочь от погибшего селения, даже не обернувшись.
- Интересно, когда о нас сложат легенды-страшилки, как мы будем зваться? - подал голос Хоук впервые за несколько часов.
Теххи Стихи; Mass Effect; Заид Массани, мШепард. ***
- Шепард, нет. Когда я подписывался на работу под твоим начальством, это не входило в мои обязанности, - заявил Массани, угрюмо смотря на коммандера.
- Ну, Заид... Не я ведь проиграл спор. Ну, давай, я ведь не прошу слишком много, - умоляюще протянул Шепард, по-детски непривычно насупившись.
- Не собираюсь.
- Ну пару строчек.
- Пару ударов прикладом не хочешь?
- Ты ведь обещал, это был честный спор, - начал убеждать Шепард по второму кругу, не сводя взгляда с Заида.
- Хорошо. Выйди на пару минут.
- Только посмей придумать какую-нибудь отмазку, - предупредил того Шепард, напоследок посмотрев на Заида с подозрительным прищуром перед тем как выйти.
Спустя какое-то время коммандер вернулся в каюту Заида, усевшись на то же место, выжидающе смотря на него.
- Ну так что?
- Что?
- Я жду выполнения обещания.
- Только что его выполнил, пока тебя здесь не было, - ответил Заид равнодушным голосом, но Шепард был готов поклясться, что он слышал в нём нотки самодовольного превосходства. - Ты же не говорил, что ты обязательно должен был слышать, как я читаю стихотворение.
Коммандер долго всматривался в Массани, не выражая ни одной эмоции, пока не выдержал и не фыркнул, отвернувшись от Заида:
- Ненавижу тебя.
Мужчина лишь усмехнулся на это, потрепав Шепарда по голове.
- Шепард, нет. Когда я подписывался на работу под твоим начальством, это не входило в мои обязанности, - заявил Массани, угрюмо смотря на коммандера.
- Ну, Заид... Не я ведь проиграл спор. Ну, давай, я ведь не прошу слишком много, - умоляюще протянул Шепард, по-детски непривычно насупившись.
- Не собираюсь.
- Ну пару строчек.
- Пару ударов прикладом не хочешь?
- Ты ведь обещал, это был честный спор, - начал убеждать Шепард по второму кругу, не сводя взгляда с Заида.
- Хорошо. Выйди на пару минут.
- Только посмей придумать какую-нибудь отмазку, - предупредил того Шепард, напоследок посмотрев на Заида с подозрительным прищуром перед тем как выйти.
Спустя какое-то время коммандер вернулся в каюту Заида, усевшись на то же место, выжидающе смотря на него.
- Ну так что?
- Что?
- Я жду выполнения обещания.
- Только что его выполнил, пока тебя здесь не было, - ответил Заид равнодушным голосом, но Шепард был готов поклясться, что он слышал в нём нотки самодовольного превосходства. - Ты же не говорил, что ты обязательно должен был слышать, как я читаю стихотворение.
Коммандер долго всматривался в Массани, не выражая ни одной эмоции, пока не выдержал и не фыркнул, отвернувшись от Заида:
- Ненавижу тебя.
Мужчина лишь усмехнулся на это, потрепав Шепарда по голове.
22) Безумие: Я напишу о своем персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о вашем, как о докторе, или наоборот.
fonbless Безумие; JoJo's Bizarre Adventure; Дио Брандо, Джонатана Джостар. ***
- Пациент номер 1868, имя: Джонатан Джостар, психическое расстройство на ранних стадиях, - очень тихо прочитал блондин, словно бормотал что-то себе под нос, и только затем обратился к своему новому подопечному с несколько неуместной улыбкой. - Я - ваш новый доктор, Дио Брандо, как самочувствие?
- А что произошло с...
- Он решил, что мне нужно больше практики. Не волнуйтесь, я не студент и в прошлом успешно диагностировал несколько тяжёлых случаев, - мужчина опустил взгляд на дело Джостара, лениво пролистав его. - Может, всё же ответите на мой вопрос? И лягте, я ничего с вами делать не собираюсь, просто поговорим.
- Всё так же, - ответил Джостар, с недоверием посмотрев на Дио.
- Галлюцинации были?
- Пару раз, но я осознавал, что это происходит не на самом деле.
- Это хорошо, возможно, ваш случай не настолько запущенный, как мы предполагали.
- И что это значит?
- А это значит, что велика вероятность вашего освобождения из этого заведения, - снова улыбнулся Брандо, заметив воодушевление Джонатана. - Сменим тему: о чём вы размышляли в последнее время?
Но как бы Джостар не радовался поначалу, чем дальше вели сеансы с Брандо - тем становилось всё хуже: галлюцинации участились, и порой были слишком реальными, чтобы сразу понять, что они были лишь плодом его воспалённого сознания.
"Вы точно говорите мне всю правду, мистер Джостар?" говорит ему Дио, улыбаясь и обнажая длинные и острые клыки. Брандо стал являться ему во снах с теми же клыками и кроваво-красной радужной оболочкой. Во снах они будто знают друг друга многие годы, но сам Джонатан словно парализован и не может ничего сказать, когда Дио подходит совсем близко и впивается зубами в его шею, разрывая мышцы и откидывая в сторону куски мяса.
- Мистер Джостар, вы опять заснули на нашем сеансе, вы плохо спите?
- Почему вы приходите ко мне только ночью?
Он не может смотреть на Дио, боясь подтверждения своих догадок, он не знает: действительно ли эти клыки настоящие, действительно ли порой его глаза становятся красными, или это всё реально. Но он не может не думать о Дио, не может не смотреть на него, пока тот задумчиво записывает что-то и листает свой блокнот в поисках ранее сделанных заметок.
Однажды он садится совсем рядом с Брандо и просит разрешения коснуться его зубов. Тот лишь ухмыляется и приоткрывает рот под давлением пальцев. Клыки не длинные и не острые, такие же, как и у обычных людей, и почему-то Джонатан разочарованно вздыхает, громко шипя в следующий момент, когда Дио кусает его пальцы. Невольно всплывает сравнение с засовыванием руки в пасть дрессированному тигру: не можешь и представить, откусит ли он тебе руку по локоть или будет блаженно урчать. А, может, и то, и другое одновременно.
Джонатан невольно напрягается под нависнувшим над ним Брандо, который наглыми движениями водит ладонями по торсу, мокро облизывает шею, тихо шипит, обнажая белоснежные клыки.
- Мистер Джостар, - раздаётся голос Брандо, и Джонатан открывает глаза, понимая, что он снова заснул. Спрашивать о реальности того, что произошло, он не осмелился, как и не осмелился посмотреть на Дио, который, в свою очередь, не сводил с него взгляда.
- Я хочу вернуть своего прошлого доктора, - говорит Джостар дрожащим голосом.
- А я вас не устраиваю?
- Ничего не имею против ваших методик, но с ним мне спокойнее.
Дио долго молчит, так долго, что успевает переложить ногу на ногу и сделать какую-то пометку в блокноте.
- Вряд ли вы слышали об этом, но... Вашего доктора убили вчера ночью. Перерезано горло, - говорит блондин тихим голосом, который всё равно кажется Джонатану слишком громким.
Они оба молчат.
- Значит, у вас опять проблемы со сном?
- Пациент номер 1868, имя: Джонатан Джостар, психическое расстройство на ранних стадиях, - очень тихо прочитал блондин, словно бормотал что-то себе под нос, и только затем обратился к своему новому подопечному с несколько неуместной улыбкой. - Я - ваш новый доктор, Дио Брандо, как самочувствие?
- А что произошло с...
- Он решил, что мне нужно больше практики. Не волнуйтесь, я не студент и в прошлом успешно диагностировал несколько тяжёлых случаев, - мужчина опустил взгляд на дело Джостара, лениво пролистав его. - Может, всё же ответите на мой вопрос? И лягте, я ничего с вами делать не собираюсь, просто поговорим.
- Всё так же, - ответил Джостар, с недоверием посмотрев на Дио.
- Галлюцинации были?
- Пару раз, но я осознавал, что это происходит не на самом деле.
- Это хорошо, возможно, ваш случай не настолько запущенный, как мы предполагали.
- И что это значит?
- А это значит, что велика вероятность вашего освобождения из этого заведения, - снова улыбнулся Брандо, заметив воодушевление Джонатана. - Сменим тему: о чём вы размышляли в последнее время?
Но как бы Джостар не радовался поначалу, чем дальше вели сеансы с Брандо - тем становилось всё хуже: галлюцинации участились, и порой были слишком реальными, чтобы сразу понять, что они были лишь плодом его воспалённого сознания.
"Вы точно говорите мне всю правду, мистер Джостар?" говорит ему Дио, улыбаясь и обнажая длинные и острые клыки. Брандо стал являться ему во снах с теми же клыками и кроваво-красной радужной оболочкой. Во снах они будто знают друг друга многие годы, но сам Джонатан словно парализован и не может ничего сказать, когда Дио подходит совсем близко и впивается зубами в его шею, разрывая мышцы и откидывая в сторону куски мяса.
- Мистер Джостар, вы опять заснули на нашем сеансе, вы плохо спите?
- Почему вы приходите ко мне только ночью?
Он не может смотреть на Дио, боясь подтверждения своих догадок, он не знает: действительно ли эти клыки настоящие, действительно ли порой его глаза становятся красными, или это всё реально. Но он не может не думать о Дио, не может не смотреть на него, пока тот задумчиво записывает что-то и листает свой блокнот в поисках ранее сделанных заметок.
Однажды он садится совсем рядом с Брандо и просит разрешения коснуться его зубов. Тот лишь ухмыляется и приоткрывает рот под давлением пальцев. Клыки не длинные и не острые, такие же, как и у обычных людей, и почему-то Джонатан разочарованно вздыхает, громко шипя в следующий момент, когда Дио кусает его пальцы. Невольно всплывает сравнение с засовыванием руки в пасть дрессированному тигру: не можешь и представить, откусит ли он тебе руку по локоть или будет блаженно урчать. А, может, и то, и другое одновременно.
Джонатан невольно напрягается под нависнувшим над ним Брандо, который наглыми движениями водит ладонями по торсу, мокро облизывает шею, тихо шипит, обнажая белоснежные клыки.
- Мистер Джостар, - раздаётся голос Брандо, и Джонатан открывает глаза, понимая, что он снова заснул. Спрашивать о реальности того, что произошло, он не осмелился, как и не осмелился посмотреть на Дио, который, в свою очередь, не сводил с него взгляда.
- Я хочу вернуть своего прошлого доктора, - говорит Джостар дрожащим голосом.
- А я вас не устраиваю?
- Ничего не имею против ваших методик, но с ним мне спокойнее.
Дио долго молчит, так долго, что успевает переложить ногу на ногу и сделать какую-то пометку в блокноте.
- Вряд ли вы слышали об этом, но... Вашего доктора убили вчера ночью. Перерезано горло, - говорит блондин тихим голосом, который всё равно кажется Джонатану слишком громким.
Они оба молчат.
- Значит, у вас опять проблемы со сном?